След механической обезьяны

– Новоароновского!

– От Николая!

– Когда он вам это сообщил, не припоминаете?

– Три дня назад, утром…

– Он вам сказал, куда они с Сергеем спрятали тело?

– Да, в подвал!

– Вы спускались туда?

– Зачем? – Никита удивился и непонимающе уставился на фон Шпинне.

– Чтобы посмотреть! – взмахнул рукой полковник.

– Нет, я не люблю на мертвяков глядеть, они мне потом ночью снятся…

Начальник сыскной вспомнил, о том же говорила и Руфина Яковлевна, будто бы ей будут сниться мертвяки. Странная семейка.

– Николай высказывал какое-нибудь предположение относительно убийцы Новоароновского?

– Высказывал…

– Что говорил? – Фома Фомич повернулся к Никите левым ухом, точно плохо слышал.

– Да… – Протасов поскреб затылок, – вроде как ему показалось, будто в доме был Леонтий…

– И как же он смог проникнуть в дом? Я так понимаю, дорога туда ему была закрыта!

– Вы сами знаете, какие у него отношения с Руфиной, она ему открыла…

– Мне другое непонятно – зачем приживалка открыла дверь сразу двоим: конюху и Новоароновскому. Если у нее в тот момент был управляющий, то впускать Леонтия было безумием.

– Я тоже не могу понять, может быть… – Никита замолчал, раздумывая, говорить или нет.

– Ну, ну! – торопил его начальник сыскной.

– Может, она так задумала, хотела от одного любовника избавиться руками другого…

– Интересное предположение! – откинувшись на спинку стула, кивнул фон Шпинне. – Но что заставило ее так поступить, ведь она собиралась замуж за управляющего и вдруг вступила в сговор с Леонтием?

– Она сама мне говорила, что надоел ей этот Новоароновский и что конюх милее… – подняв брови, точно сплетница, тихо проговорил Никита.

– А почему она с вами делилась такими интимными подробностями своей жизни, у вас с ней были хорошие отношения?

– Да нет, обычные. Просто накипело, наверное, вот она первому попавшемуся и рассказала…

– Она говорила вам, что хочет избавиться от своего жениха? – спросил, наивно глядя в глаза Никиты, начальник сыскной.

Ах, какой у Протасова был соблазн сказать: «Говорила, да, говорила! Даже объяснила, как это будет делать», но он понял – нельзя, слишком все нарочито получается. Приходит к нему приживалка и начинает мало того что на жизнь жаловаться, так еще и сообщает, как будет убивать одного из своих любовников… А у начальника сыскной лицо сонное, но глаза ишь как смотрят по-волчьи, из-под бровей, того и ждет, чтобы ухватиться, только руку дай…

– Нет, ничего такого она мне не говорила!

– Но вы ведь все равно ее подозреваете?

– А больше некого. Все беды у нас от нее. Может, и отец погиб по ее вине, кто же это знает…

– Поясните. Вы знаете что-то такое, чего не знаю я?

– Нет, – мотнул головой Протасов, – я ничего не знаю, просто мне кажется, что Руфина руку к смерти отца приложила…

– Вы же еще недавно утверждали, будто его убила обезьяна. Передумали?

– Нет, я и сейчас так считаю. Только ведь она не могла сама до этого додуматься, кто-то игрушку направлял. А почему не Руфина?

Странные вещи говорил Никита. Это еще раз убеждало начальника сыскной в том, что второй сын Протасова обладал изощренным умом. Ведь не говорит прямо – Руфина виновата, а только лишь предполагает.

– Вы считаете, приживалка заводила обезьяну?

– Нет, тут речь не о том, кто заводил… – Никита замолчал, его глаза испытующе уставились на фон Шпинне.

– А о чем же?

– Руфина, это мне точно известно, ворожит…

– Ворожит?

– Ведьма она. Вот так, если честно сказать, ведь страшна она с виду, а мужики к ней льнут, почему? Вот! А я слыхал, в деревнях есть такие, кто даже умерший скот на ноги поднимают и по двору бегать заставляют. Вот она оживила обезьяну и заставила убить отца…

– И дядю Евсея! – добавил начальник сыскной.

– Его, – Никита замолчал и, подумав, добавил: – Его, мне так кажется, обезьяна по ошибке задушила…

– Да, да, – кивнул фон Шпинне. И, принимая правила игры, сказал: – А вы, Никита, никогда не думали, что, возможно, вашего отца обезьяна тоже убила по ошибке?

– А кого же она тогда собиралась убивать? – спросил Никита, скорее всего, у себя, чем у Фомы Фомича.

– Вас, например, – начальник сыскной проговорил так, будто речь шла о чем-то малосущественном и давно забытом.

– Меня? – Глаза у Никиты широко открылись, похоже, он никогда не думал о такой возможности.

– А что в этом невероятного, – взглянул на него полковник, – ведь убила же она дядю Евсея, и я не думаю, что это была ошибка! Вот с вашим отцом она, может быть, и ошиблась. А дядя Евсей – не ошибка, его убили намеренно, скорее всего, он что-то знал…

– Да что он мог знать? – воскликнул Никита с уверенностью.

– Многое, – не согласился с Протасовым начальник сыскной. – Ведь вы считали его глухим и обо всем болтали в присутствии старика, а он сидел, слушал, да на ус мотал. Потому что хитрым был, правда, в конце концов проговорился, это его и сгубило.

– Вы о чем? – настороженно посмотрел на Фому Фомича Никита.

– Все что угодно, – пожал плечами начальник сыскной. – При нем могли вестись всякие разговоры, даже секретные. Никто и не думал, что глухой как пень старик слышит! Вот и болтали…