След механической обезьяны

– Все равно не понимаю, – мотнул головой Протасов, – что он мог услышать…

– Да хотя бы то, что кто-то задумал убийство…

– Да кто его мог задумать? – удивился Никита.

– А кто убил четверых?

– Но это же не мы!

– Кто знает… – тихо, но так, чтобы Протасов услышал, проговорил Фома Фомич и полоснул того взглядом. – Еще ничего не ясно, убийцей может быть кто угодно, любой в этом доме, начиная от вас и заканчивая Руфиной Яковлевной…

– Но убийца-то все равно кто-то один!

– Этого сейчас никто не знает, – начальник сыскной опустил руки, те повисли, как плети. Поводил головой из стороны в сторону, разминая шею. – На сегодня, пожалуй, достаточно, – сказал, глядя на Протасова. – Сейчас вас проводят в комнату, и я бы хотел вас попросить не выходить из нее до особых распоряжений…

– А когда они будут?

– Уже скоро!

Никиту увели.

– Кого следующего? – спросил, вращая осоловевшими от недосыпа глазами, Кочкин.

– Никого! – бросил вполоборота фон Шпинне.

– И что мы теперь будем делать?

– Возьмем с собой Николая, Никиту, Сергея и… – начальник сыскной прищурился, – и Руфину Яковлевну. Да, чуть не забыл, еще конюха. Разместим всех в подвале сыскной, пусть посидят. Завтра вернемся и допросим остальных.

– А если они сговорятся? – сказал Меркурий.

– Как? – Фома Фомич мотнул головой в сторону чиновника особых поручений. – Как они смогут сговориться, когда половина обитателей этого дома будет сидеть в нашем подвале под замком?

– А оставшиеся?

– Они могут сговориться, но без тех, кого мы заберем в сыскную, это будет уже не сговор.

Глава 45. Следующий после ночи допросов день

Фома Фомич дал возможность всем, кто принимал участие в обыске протасовского дома, поспать подольше. Сам же только лег, сразу поднялся – не спалось, мысли донимали. Просто валяться не хотелось, поэтому он оделся и отправился на службу.

Улицы еще тонули во мраке, но на востоке небо понемногу розовело… До Пехотнокапитанской добрался за полчаса быстрым шагом. На пути попался только один, пугливо жавшийся к забору, прохожий. «Какой-нибудь поздний гуляка…» – мелькнуло в голове полковника.

Дежурный его не ждал, потому был взволнован. Фон Шпинне даже заподозрил непорядок в сыскной, но, быстро обойдя караульную комнату, арсенал и прочие подсобные помещения, ничего не обнаружил. Нервное поведение агента отнес на счет своего внезапного появления.

Поднявшись в кабинет, начальник сыскной зажег свет и отворил форточку, впуская свежий предрассветный воздух. Сел за стол и задумался. Маятник мерно тикающих часов без устали качался из стороны в сторону. Итак, что сыскная полиция имела на сегодняшний день? Четыре трупа, два из которых приписывались механической игрушке, а два других – конюху Леонтию.

– Конюх Леонтий, – вслух проговорил фон Шпинне и подумал, почему бы сегодняшний день не начать с допроса конюха, ведь ночью до него очередь так и не дошла. Нужно исправить это недоразумение.

Фома Фомич вызвал дежурного.

– Слушаю вас! – выкрикнул тот с порога и поджал губы.

– Давай мне сюда протасовского конюха, зовут Леонтий… Знаешь такого?

– Так точно, ваше высокоблагородие, знаю. Он у нас в самой первой камере сидит!

– Тогда веди и смотри внимательно, чтобы, не дай бог, не сбежал, а то он такой…

– У меня не сбежит! – бодро заявил дежурный и поднял острый, покрытый синеватой щетиной подбородок.

Всю свою жизнь начальник сыскной опасался такой вот уверенности, по личному опыту знал – все беды от нее, но махнул рукой – веди!

Через пять минут конюх сидел перед столом фон Шпинне на свидетельском стуле. Как только Леонтий вошел, полковник почувствовал крепкий, острый запах, исходящий от протасовского работника. Вот, значит, о чем говорила Руфина Яковлевна! Да, с ее носом лучше держаться от Леонтия подальше…

– Знаешь, за что ты здесь? – без уточнения имени спросил фон Шпинне.

– Нет! – мотнул головой конюх.

Начальник сыскной осмотрел его. Худощав, но в плечах широк, это указывало одновременно на силу и выносливость. Лицо с хитрецой, щеки впалые, хрящеватый нос. Волосы на голове темные, короткие. Глаза беспокойные.

– Какие отношения у тебя были с Руфиной Яковлевной… – фон Шпинне запнулся, он не знал ее фамилии. При упоминании приживалки лицо Леонтия мгновенно поглупело, он смутился.

– Ну, мы это с ней… – кадык на жилистой шее дернулся, – у нас с ней отношения…

– Какие? Она тебе бороду расчесывает или что?

– Так нету же у меня бороды? – Конюх коснулся руками лица.

– Вы с Руфиной Яковлевной были любовниками?

– Нет, я на ней жениться хотел…

– А чего же не женился, чего тянул?

– Да она говорит, выйду за тебя, если лошадей своих бросишь. Мол, пахнет от тебя крепко…

– Ну а ты что?

– Куда мне от лошадей? Это же моя служба. Лошадей брошу, и куда? Получается – некуда! Я ей говорю: «Это запах с непривычки, а вот обвыкнешься, тогда не будешь замечать…» А она: «Нет, я к этому запаху никогда не привыкну!»

– Стало быть, вы расстались с ней на почве запаха?

– Да, я несогласный был лошадей бросить, а она не согласна была на запах. Вот и не сошлись.

– Ты знаешь, что у нее другой появился?