Следы помады. Тайная история XX века

Самый отдалённый из возможных наследников Братьев Свободного Духа, Джонни Роттен, путём некоей гносеологической алхимии, подошёл по самым строгим критериям Свободного Духа. Как будто его далёкие пращуры стояли в толпе, оценивая его неповторимый взгляд, одаривая его таким же взором, — как будто достаточно было ему произнести первые слова «Я антихрист», так точно выраженные, чтобы его непризнанные предки поднялись из могил. Неисполненные желания непостижимым образом годами передавали по наследству самих себя и всё, что осталось на поверхности, — это фрагменты символического дискурса, глухие к своим истокам и не видящие свои цели, — но эти фрагменты языка, скрытые в клятвах и проклятиях таких песен, как “Anarchy in the U.K.” или “God Save the Queen” («Боже, храни историю, — пел Роттен, — Боже, храни ваш безумный парад ⁄ Господи Боже милосердный, все преступления искуплены ⁄ Когда нет будущего, то нет и греха»), являются последним звеном тех понятий, что ушли под землю, в культурное бессознательное. Всё, что осталось, это желания без языка: осталась лишь несотворённая история, то есть возможность поэзии. Когда сотворена поэзия, язык восстанавливается и находит свою цель — историю, которая была сотворена.

Я похож на вас? — спрашивали люди Хюльзенбека и Хаусмана в 1970-е, когда престарелые бунтари позволили себя вписать в своё дадаистское прошлое; спрашивали Ги Дебора в 1960-е, когда он руководил маленькой группой, помешанной на революции, стоявшей выше требований всех революционных партий; спрашивали Джонни Роттена в 1980-е, когда Sex Pistols уже не существовало, а он звался Джоном Лайдоном. Воображавшие себя новыми бунтарями, люди, которые задавали такой вопрос, хотели одобрения, утверждения, поддержки: franchise. Ответ, который всегда давали Хюльзенбек, Хаусман, Дебор, Роттен, был в том, что существует несколько стадий на пути к аннигиляции; в конце концов, — всегда говорили они, — отрицание sui generis; прямым же ответом всегда было «нет». Вопрошавшие списывали отрицательный ответ на гордыню, и она имела место, но было ещё кое-что: franchise. Тебе следует сделать всё самому. «Мы открываем новый стиль отношений с нашими “последователями”: мы полностью отказываемся от учеников, — писали ситуационисты в августе 1964 года. — Мы заинтересованы лишь во взаимодействии на самом высоком уровне и чтобы оно проходило свободно в мире независимых людей»²¹. Если дада явился плодом безучастного творца, то настоящие дадаисты держали себя безучастно по отношению к плодам своего творения.

У Мишеля

У Мишеля абсент всегда оставлял привкус желчи. Когда он писал свою книгу летом 1950 года, то месяцы, отдалявшие его от Сен-Жермен-де-Пре, казались ему веками: Когда-то люди на самом деле жили так! И он жил так — мгновение за мгновением, и со своими друзьями он нашёл возможность отвечать «нет» на любой вопрос. У вас есть философия жизни? Отъебись — или: Да, у меня есть философия жизни: «Отъебись». В магазине: Чем могу помочь, сэр? Отъебись. В кафе: Да? Дорогой мой, ты отвечаешь на вопрос, который я не задавал, — отъебись. Мишель в последний раз посетил монастырь Святого Максимина, через неделю вернулся к Неудачникам. Иногда они натыкались в кафе на Изу и забрасывали его колкостями. Это всё, на что они были способны.

Мишель чувствовал, что жизнь подходит к некой границе. Растерянный, он пошёл исповедаться в собор Святого Сульпиция; услышал одни банальности. Было начало пасхальной недели, он пошёл в Нотр-Дам услышать слово Господа, а попал на лекцию об экзистенциализме. «Мне казалось, что я присутствую на литературной дискуссии в “Кафе де Флор”, — напишет Мур позже, — Святой Год шёл полным ходом, а в газетах можно было прочитать такие объявления: “Поездка в Рим. Аудиенция и благословение понтифика гарантируются. Стоимость 14 000 франков”». «Вы не отличите парк развлечений от собора»²², — писал в 1984 году рецензент о фильме Стивена Спилберга «Индиана Джонс и Храм Судьбы»; для Мишеля собор был не меньшим парком развлечений, чем Сен-Жермен-де-Пре. Слоган из одного рекламного ролика «Пепси» 1984 года с участием Майкла Джексона «Зачем рисковать, если можно отдохнуть?» отозвался эхом в том тупике, где оказался Мишель. За определённую сумму Мишель мог стать одним из тех, кто пялился на него, сидящего в кафе, из окна туристического автобуса. Бог обещал ему свободу, церковь предлагала индульгенции и групповой туризм.

Наткнувшись на свежий выпуск “Ecclesia”, он обнаружил восторженные стихи во славу святого Максимина, это повергло его в ярость. Он должен был действовать.

Сначала