Слезы небес

– Конец моего четвертого срока. Я был готов вернуться домой. Стоит пробыть там какое-то время, как начинаешь осторожнее выбирать друзей. В том смысле, что заводишь их не слишком много, потому что они имеют обыкновение погибать. Но я и этот другой парень… мы с ним стали неразлейвода. Он был… хороший человек. В общем, я находился там, где, по словам моего правительства, меня не было. Мои дела пошли наперекосяк, я угодил в серьезную переделку, и никто не поспешил мне на выручку, кроме этого парня. В нарушение всех приказов, он угнал вертолет, был сбит и упал недалеко от меня. Идти он не мог. Мне ничего другого не оставалось, как тащить его на себе, что я и делал. Двое суток. Где-то на третий день он умер. Я не мог бросить его, потому что знал, что местные жестоко обходятся даже с трупами. Поэтому я смастерил волокушу и тащил его за собой, пока шел к своим. Тогда я этого не знал, но мертвые, если их не похоронить, становятся ужасно тяжелыми. Но я хотел, чтобы он вернулся домой, к себе. Увы, протащив его целых восемь дней, я был вынужден его закопать. Что несправедливо по отношению к нему.

– Ты помнишь имя этого человека?

– Да.

– Если бы ты мог что-то сказать ему сейчас, что бы ты сказал?

– Я бы попросил у него прощения, – без всяких колебаний ответил я.

– За что?

– За то, что не вернул его домой.

По щеке Сюзи скатилась слеза. В зале воцарилась звенящая тишина. Сюзи наклонилась ко мне и поцеловала в обе щеки, а затем, повернувшись к микрофону, произнесла:

– Это наш последний вечер здесь, на мысе Сен-Блас. Для всех, кто слушает нас, мы бы хотели посвятить эту передачу сержанту Джо-Джо Бруксу и всем другим доблестным воинам, с честью выполнявшим свой долг. – И как обычно завершила передачу своей коронной фразой. – Мы о вас помним.

Когда я вышел через парадную дверь, вокруг десятка костров стояло несколько сот человек; с пивом или кофе в руках, или, держа за руку ребенка, они слушали звучавшее из динамиков интервью. Я остановился на крыльце, и меня встретил шквал аплодисментов. Рукоплескания продолжались несколько минут. Люди подходили, чтобы обнять меня или пожать мне руку. Кто-то хотел со мной сфотографироваться. Скажу честно, я смутился. Мне казалось, я этого не достоин.

В полночь Элли отыскала меня на пляже. Я сидел и плакал. Вернее, рыдал. Размазывая по лицу слезы и сопли. Моя душа как будто вытекала из моего рта. Элли молча обняла меня и притянула к себе. В конце концов она развернула меня к себе лицом и крепко обняла. Я же выплакивал из себя всю злость и горечь, что накопились за сорок пять лет.

– Чем я могу помочь? Скажи, я сделаю что угодно, – сказала она.

Я бросил взгляд на океан, потом посмотрел на ноги.

– Я хочу, чтобы меня простил один человек.

– За что? – Она взяла в ладони мое лицо.

– За то, что я жив.

Глава 35

На следующий день Сюзи заглянула к нам, чтобы сообщить, что вчерашний выпуск собрал самую большую аудиторию за всю историю передачи. По ее словам, телекомпания решила сделать телепередачу из ресторана, причем в прямом эфире, и она пришла спросить у Элли и меня, согласны ли мы на это.

– Пожалуйста, – пожал плечами я.

– Ты уверен? – спросила Элли, помня о том, сколько душевной боли причинил мне вчерашний выпуск.

– Уверен.

Двухчасовая передача вышла в эфир в четыре часа дня. Угол ресторана был превращен в телестудию, уставленную осветительными приборами и микрофонами. Протягивая кабели, двадцать человек съемочной группы сновали между ними, как муравьи. Как только передача началась, Сюзи со свойственной ей напористостью, включив аудиозапись вчерашней передачи, освежила в моей памяти вопросы, которые задавала накануне. После чего забросала новыми. Мы с ней проговорили около получаса, прежде чем она устроила рекламную паузу. По ее окончании она продолжила свою атаку. Я отвечал, как мог.

Передача шла уже почти час, когда во время рекламной паузы к ней подошел один из продюсеров и показал какие-то бумажки. Сюзи мгновенно рассвирепела и, не выбирая слов, послала его куда подальше. Через пятнадцать минут, опять во время рекламной паузы, продюсер вернулся с новыми бумагами. На этот раз он был бледен как полотно.

Как и Сюзи.

Когда мы вернулись, чтобы сделать заключительные части передачи, Сюзи сидела с серым лицом, глядя на лежавшие у нее на коленях бумаги. Когда красный огонек сменился зеленым, она взяла себя в руки, но лицо ее оставалось каким-то потерянным. Она повернулась к камере.

– Много лет назад я начала эту передачу для того, чтобы узнать правду о моем отце. Правду я не узнала, зато обнаружила, что огромное число других людей тоже ищут правду. Так моя передача стала такой, какая она есть. Она стала поиском правды. Это передача о тех, кто ушел воевать. О тех, кто не вернулся домой. И… – она повернулась ко мне, – о тех, кто остался дома.

Если, когда мы только вышли в эфир, в этом зале и был воздух, после ее слов «кто остался дома», его не стало. Она посмотрела на лежащие у нее на коленях бумаги.