Слишком много поваров

— Позвольте. Не отрицайте сразу все. Допускаю, в том, что я сказал, есть элемент неправды, так как возможно и другое истолкование. Но примите во внимание, — Вулф нацелил на нее свой палец, — доказано, что Лиггетт приехал сюда и кто-то рассказал ему о дегустации соуса, что он точно знал момент, когда может безопасно войти в столовую, потому что Вукчич не войдет и не помешает ему. В противном случае его действия бессмысленны. Поэтому я говорю: не отрицайте сразу все. Если вы попытаетесь настаивать, что не встречались с Лиггеттом, что ни о чем не договаривались с ним, что лишь в результате совпадения вы включили радио и в результате совпадения же удерживали Вукчича в роковые мгновения, — тогда я опасаюсь за вас. Даже суд из двенадцати мужчин, даже глядя на вас, вряд ли сумеет проглотить это. Я уверен, что вы, грубо говоря, будете осуждены за убийство. Но я не сказал, что вы убийца. — Тон Вулфа стал почти нежным. — С тех пор как убийство было совершено, вы пытались, по крайней мере молчанием, защитить Лиггетта, но сердце женщины… — Он пожал плечами. — Ни один суд не осудит вас за это. И ни один суд не осудит вас вообще, вы будете совершенно вне опасности, если удастся доказать, что соглашение, которое вы заключили с Лиггеттом, когда встретились с ним во вторник вечером, было с вашей стороны невинным. Просто как гипотеза. Предположим, вы считали, что Лиггетт затевает не более чем обычный розыгрыш. Для розыгрыша требуется, чтобы он провел несколько минут наедине с Ласцио до того, как войдет Вукчич. Это, разумеется, все объяснит: и то, что вы включили радио, и то, что задержали Вукчича, — все объяснит, не делая вас виновной. Поймите, миссис Ласцио, я предлагаю вам не путь отступления. Я только говорю, что, не имея возможности отрицать случившееся, вы можете дать всему объяснение, которое спасет вас. Все попытки спасти Лиггетта будут чистым донкихотством. Вы не сможете сделать это. А раз существует такое объяснение, я не стал бы долго ждать… пока не слишком поздно.

Для Лиггетта это оказалось слишком. Медленно, словно его шея была зажата огромными клещами, он поворачивал голову, пока не оказался лицом к лицу с Диной Ласцио. Она не смотрела на него. Снова закусив губу, она зачарованно глядела на Вулфа. Это длилось целых полминуты, а потом, слава богу, она улыбнулась. Улыбка была жалкая, а затем я увидел, что ее взгляд переместился на Лиггетта, — стало быть, улыбка должна была изображать вежливое извинение.

Тихим голосом, но без всякой дрожи она проговорила:

— Прости меня, Рей. О, прости меня, но…

Она колебалась. Лиггетт не отрывал от нее глаз. Затем она перевела взгляд на Вулфа и твердо сказала:

— Вы правы. Конечно, вы правы, и я ничего не могу сделать. Когда я встретилась с ним тогда после обеда, как мы договорились…

— Дина! Дина, ради бога…

Толмен, голубоглазый атлет, рывком усадил Лиггетта обратно. Роковая женщина продолжала:

— Он сказал мне, что собирается делать, я поверила ему, я думала, все это шутка. Потом он сказал, что Филип напал на него, пытался ударить…

— Вы знаете, что делаете, мадам! — резко сказал Вулф. — Вы помогаете послать человека на смерть!

— Я знаю. Я ничем не могу помочь! Как я могу продолжать лгать для него? Он убил моего мужа. Когда мы встретились и он сказал мне, что задумал…

— Вы, проклятый ублюдок! — взорвался Лиггетт.

Он вырвался из рук Толмена, перескочил через вытянутые ноги Мондора и опрокинул на пол Бланка вместе со стулом, пытаясь добраться до Вулфа. Я устремился вперед, но Берен уже держал его обеими руками. Лиггетт извивался и вопил как резаный.

Дина Ласцио, конечно, не стала говорить в таком шуме. Она спокойно глядела по сторонам своими сонными глазами.

Глава 17

— Она теперь уцепится за это, — убежденно сказал Жером Берен. — Она сделает все, что отвратит от нее опасность.

Наш поезд плыл, как чайка, через Нью-Джерси солнечным утром в пятницу и находился уже западнее Филадельфии. Через шестьдесят минут мы будем проезжать туннель под Гудзоном. Я снова был прижат к стене спального пульмановского вагона, Констанца сидела на стуле, а Вулф и Берен занимали места у окна. Между ними стояло пиво. Вулф выглядел весьма неважно, так как, разумеется, не рискнул бы побриться в поезде, даже если бы на нем не было повязки. Но он знал, что через час эта штука остановится, и на лице его розовела заря надежды.

— Вы так не думаете? — спросил Берен.

Вулф пожал плечами: