Словарь Сатаны

Этот сильный мужчина с такой энергией рассекал воздух, что в крайних точках все увеличивающейся дуги его тело принимало почти горизонтальное положение. Стоило ему подняться выше уровня, на котором была заброшена веревка, и он бы погиб — тогда веревка провисла бы, а он полетел вниз с той высоты, на которую поднялся; потом резким рывком веревку вырвало бы из его рук. Все понимали эту опасность и кричали, чтоб он остановился, делали ему знаки, в то время как он проносился мимо нас в своем дьявольском полете с шумом пушечного ядра. Какая-то женщина, стоявшая неподалеку, упала в обморок и лежала, никем не замеченная. Солдаты из соседнего полка, стоявшего лагерем поблизости, прибежали на это посмотреть, все кричали. Внезапно, когда Терстон оказался в высшей точке полета, крики разом смолкли.

Терстон и качели перестали быть одним целым — вот все, что можно сказать; его руки одновременно отпустили веревку. Сила движения прекратилась, и легкая веревка упала вниз; человек же по инерции продолжал движение почти в вертикальном положении — вперед и вверх, двигаясь уже не по арке, а по направленной наружу кривой. Это длилось мгновение, но казалось вечностью. Я закричал, или мне казалось, что закричал: «Боже! Он что, никогда не остановится?» Он как раз пролетал мимо большой ветки. Помню радостное чувство: я подумал, что он ухватится за нее и спасется. Меня волновало только одно: выдержит ли ветка его тяжесть. Он пролетел над ней, и с моего места было видно, как четко вырисовывается он на голубом фоне. Прошло много лет, но я по-прежнему могу вызвать в своей памяти человека в небе: высоко поднятая голова, плотно сжатые ноги, а руки — я не вижу его рук. И вдруг совершенно неожиданно, с поразительной быстротой он переворачивается и камнем летит вниз. Толпа вновь дружно вскрикивает, все инстинктивно бросаются вперед. Человек становится просто вихрем, состоящим, кажется, из одних ног. Затем слышится не поддающийся описанию удар — поистине потрясший землю, и этих людей, которые не раз видели смерть в самых ужасных ее проявлениях… их рвет. Многие, пошатываясь, идут прочь от этого места; другие, чтобы не упасть, прислоняются к стволам деревьев или садятся на землю у самых корней. Смерть смошенничала, сразив его неизвестным ему оружием, применив новую и хитрую уловку. Мы не знали, что у нее столько отвратительных возможностей, полных зловещего ужаса.

Терстон лежал на спине. Одна нога, подогнутая, была сломана выше колена — кость уперлась в землю. Живот разорвало, и кишки вывалились наружу. Шея сломана.

Руки были плотно сложены на груди.

Две военные казни [26]

Весной 1862 года большая армия генерала Бьюэлла расположилась лагерем, приводя себя в порядок после кампании, завершившейся победой при Шайло. Армия в основном состояла из необученных новобранцев, хотя некоторые части изрядно понюхали пороху в горах Западной Виргинии и в Кентукки. Война была новым делом и устанавливала новые требования, неправильно истолкованные молодыми американцами того времени, которым кое-что приходилось не по душе. Больше всего их не устраивал важнейший принцип военной дисциплины — субординация. Кому с детских лет внушали милую ложь о равенстве всех людей, трудно понять, как можно безоговорочно подчиняться старшим по званию, — особенно это относится к американским добровольцам, находящимся «в зеленой поре юношеской неопытности». Такое случилось с одним из солдат Бьюэлла, рядовым Беннетом Стори Грином, совершившим неосмотрительный поступок — он ударил офицера. Служи он дольше, этого бы не произошло; подобно сэру Эндрю Эгюйчику[27], он «скорее повесился бы». Но ему не хватило времени на исправление армейских манер: офицер пожаловался, Беннета сразу арестовали, судили военно-полевым судом и приговорили к расстрелу.

— Дал бы мне сдачи, и дело с концом, — сказал осужденный жалобщику. — Как в школе — там ты был просто Уиллом Дадли, ничем не лучше меня. Никто не видел, как я тебя ударил, — дисциплина не пострадала бы.

— Бен Грин, думаю, ты прав, — сказал лейтенант. — Простишь ли ты меня? Я за этим пришел.

Ответа не было; охранник просунул голову в палаточное подобие гауптвахты, где проходил разговор, и сказал, что время истекло. На следующее утро в присутствии всей бригады рядового Грина расстреляли ребята из его взвода. Лейтенант Дадли отвернулся, чтобы не видеть грустного зрелища, и пробормотал молитву, в которой упомянул и себя.

Спустя несколько недель, когда главные части армии Бьюэлла переправлялись через реку Теннесси, чтобы прийти на помощь терпящей поражение армии Гранта, ночь была особенно темной и предвещала бурю. Дивизия шаг за шагом продвигалась по полю недавней битвы в направлении врага, который немного отступил, чтобы перестроиться. Полную темноту прорезывали только молнии. Когда гром затихал, слышались несмолкаемые стоны раненых, сквозь которых солдаты прокладывали путь и о которых спотыкались во тьме. Мертвые тоже были там — горы трупов.