Словарь Сатаны

Дампьер ничего не ответил, я тоже молчал; разговор принял удручающий характер, и мне ничего не приходило в голову, чтобы чем-то его оживить. Неожиданно, когда буря за окном на мгновение стихла и мертвая тишина казалась невероятной в сравнении с предыдущим ревом стихии, я услышал тихое постукивание, шедшее вроде бы со стороны стены за моим креслом. Такой стук могла производить человеческая рука — стук не в дверь, когда просят разрешения войти, а стук-сигнал, извещающий о своем присутствии; я думаю, большинство из нас общались таким способом, хотя не всегда об этом говорили. Я посмотрел на Дампьера. Если в моем взгляде было некоторое изумление, он его не заметил. Похоже, он забыл обо всем и смотрел на стену за моей спиной с таким выражением в глазах, какое я не сумею описать, хотя до сих пор хорошо его помню. Ситуация становилась двусмысленной; я поднялся, чтобы уйти. Казалось, это привело его в чувство.

— Пожалуйста, останься, — попросил Дампьер. — Там никого нет.

Но стук повторился — тихий и настойчивый, как и раньше.

— Извини, — сказал я. — Уже поздно. Можно, я зайду завтра?

Дампьер улыбнулся — немного печально, как мне показалось.

— Очень тактично с твоей стороны, но тебе нет нужды уходить. Эта комната в башне одна, и, кроме нас, здесь никого нет. По крайней мере… — Не закончив предложения, он поднялся и раскрыл окно — единственное в стене, откуда доносился стук. — Смотри.

Толком не понимая, чего от меня ждут, я подошел к окну и выглянул наружу. Стоящий в некотором отдалении уличный фонарь излучал сквозь пелену дождя достаточно света, чтобы я уверился, что «здесь никого нет». Нас окружала только отвесная стена башни.

Дампьер закрыл окно и, жестом указав мне на кресло, сел сам.

То, что произошло, не несло в себе ничего таинственного, дюжина объяснений бы сгодилась (хотя ни одно не пришло мне в голову), однако я находился под странным впечатлением от случившегося — возможно, это было связано с настойчивым желанием друга успокоить меня, что только придавало значительности непонятному стуку. Дампьер доказал, что никого рядом нет, но именно это возбуждало интерес, а он не давал никаких объяснений. Его молчание раздражало и обижало меня.

— Дорогой друг, — сказал я с долей иронии, — я не склонен подвергать сомнению твое право давать у себя убежище всем призракам, которых ты находишь достойными и соответствующими твоим представлениям о друзьях, — это твое личное дело. Но я человек простой, принадлежу этому миру, и призраки не способствуют моему душевному спокойствию и комфорту. Я еду в гостиницу, где меня встретят люди из плоти и крови.

Мой поступок был не очень вежливым, но Дампьер не проявил неудовольствия.

— Пожалуйста, останься, — сказал он. — Я благодарен тебе. То, что ты слышал сегодня, я уже слышал дважды. Теперь я знаю, что это не слуховая галлюцинация. А это много значит для меня — больше, чем ты можешь представить. Закури новую сигару и запасись терпением, я расскажу тебе одну историю.

Ливень теперь перешел в монотонный дождь — ровный и спокойный, лишь изредка, при усиливавшемся ветре, нарушаемый шелестом ветвей. Надвигалась ночь, но сочувствие и любопытство удерживали меня, и я с интересом выслушал монолог друга, не прервав его ни единым словом с начала до конца.

— Десять лет тому назад, — начал он, — я жил на первом этаже в одном из однообразных домов, вытянутых вдоль улицы на другом конце города, это место зовут Ринкон-Хилл. В прошлом он был лучшим кварталом Сан-Франциско, но со временем пришел в запустение и упадок — частично из-за примитивной отечественной архитектуры, не удовлетворявшей возросшие требования наших богатых граждан, частично из-за перестроек, превративших его в руины. Ряд домов, в одном из которых я жил, располагался в глубине улицы, при каждом доме был маленький садик, отделенный от соседей низкой железной изгородью и с математической точностью разделенный пополам гравийной дорожкой от ворот до дома.