Словарь Сатаны

В той части Сан-Франциско, которая зовется Норт-Бич, есть две пересекающиеся улицы, а рядом с ними — пустырь, более ровный, чем остальные пустыри в этом районе. Однако прямо за ним, к югу, земля круто поднимается тремя террасами вверх. Там пасутся козы и обитают бедняки — несколько семейств из разных социальных слоев живут здесь дружно «со времени основания города». Одно скромное жилище на нижней террасе сразу бросается в глаза: оно — словно карикатура на человеческое лицо, такое изображение мальчишка мог вырезать на пустой тыкве, нисколько не в обиду сородичам. Глаза — два круглых окна, нос — дверь, рот — дыра, образованная утратой нижней доски. Крыльца со ступеньками нет. Как лицо дом слишком велик, как место для житья слишком мал. Пустой, бессмысленный взгляд глаз без бровей и ресниц производит жутковатое впечатление.

Иногда из носа выходит мужчина, поворачивается, проходит там, где должно быть правое ухо, идет дальше, мимо играющих детей и коз, преграждающих дорогу к домам соседей, и оказывается в конце террасы, откуда по шатким ступеням можно спуститься на улицу. Здесь он останавливается и смотрит на часы, и случайный прохожий может призадуматься, зачем такому человеку нужно знать, какой сейчас час. Если наблюдать за мужчиной подольше, то станет ясно, что точное время — важный элемент в его жизни, потому что именно в два часа дня он выходит из дома 365 раз в году.

Удостоверившись, что со временем он не ошибся, мужчина убирает часы и торопливо идет по улице к югу, проходит два квартала, сворачивает направо и, приближаясь к следующему повороту, устремляет взгляд на окно, расположенное на верхнем этаже трехэтажного дома прямо через улицу. Не в силах сопротивляться времени и тлену, это неприглядное здание, построенное из красного кирпича, теперь серого цвета. Когда-то оно было жилым домом, теперь в нем фабрика. Не знаю, что там производится; наверное, то же, что и на других фабриках. Знаю только, что каждый день, кроме воскресенья, в два часа здесь все бурлит и грохочет; вибрация от какой-то гигантской машины сотрясает строение, слышится скрип дерева под пилой. В окне, на которое так напряженно смотрит мужчина, ничего не видно; на самом деле стекло настолько плотно покрыто пылью, что давно уже перестало быть прозрачным. Не сводя с окна глаз, мужчина продолжает идти и по мере удаления от фабрики все больше поворачивает голову назад. У следующего угла он сворачивает налево, обходит жилой массив и, пройдя немного по улице, оказывается на одной диагонали с оставшейся позади фабрикой; возвращаясь прежней дорогой, он часто поглядывает через правое плечо на окно, пока оно совсем не скрывается из виду. В течение многих лет мужчина не меняет этот маршрут и не вносит в него никаких изменений. Через четверть часа он снова оказывается у своего жилища, и поджидающая его у входа в нос женщина помогает ему войти внутрь.

Женщина — его жена. Супруги существуют на то, что она получает, обстирывая бедняков, среди которых они живут. Женщина делает это так быстро и справно, что удобнее отдавать вещи ей, чем китайцам или стирать дома самим.

Мужчине около пятидесяти семи лет, хотя выглядит он гораздо старше. Он совсем седой. Бороду он не носит и всегда гладко выбрит. Руки чистые, ногти отполированы. Если судить по одежде, то можно предположить, что он занимает более высокое положение, чем то, о котором говорит его окружение и занятие жены. Одет он действительно очень опрятно, если не сказать — модно. Цилиндру не больше года, на тщательно вычищенной обуви — ни пятнышка. Говорят, что дома он носит не тот костюм, который на нем во время его пятнадцатиминутных прогулок. Как и за всем остальным, за костюмом следит жена, заменяя его на новый, как только позволят их скудные средства.

Тридцать лет назад Джон Хардшоу и его жена жили на Ринкон-Хилл, в одном из лучших домов этого аристократического квартала. Одно время он работал врачом, но, унаследовав изрядное состояние после покойного отца, перестал заботиться о здоровье соотечественников и занялся собственными делами. И он, и жена были хорошо образованными людьми, и в их доме часто собиралось немногочисленное общество мужчин и женщин сходных с ними вкусов. Насколько им было известно, мистер и миссис Хардшоу жили счастливо; жена была предана мужу, во всем помогала и очень им гордилась.

Среди их знакомых была семья Баруэлл из Сакраменто — муж, жена и двое маленьких детей. Мистер Баруэлл был горный инженер-строитель, служебные обязанности заставляли его много времени проводить вне дома, и он часто бывал в Сан-Франциско. В этих случаях жена обычно его сопровождала, проводя много времени в доме своей подруги, миссис Хардшоу, вместе с двумя детьми, которых бездетная миссис Хардшоу полюбила. К несчастью, ее муж полюбил еще больше их мать. И что совсем плохо, эта привлекательная особа оказалась не столь умна и уступила ему.