— С позволения высокого суда, мой ученый оппонент так хорошо и красноречиво изложил принципы законодательства по этому вопросу, что мне остается только поинтересоваться, до какой степени это соблюдается. Ваша честь — действительно мировой судья, и в качестве такового ваш долг — решать, но что? Этот вопрос закон мудро и заслуженно оставляет на ваше усмотрение, а вы мудро свершаете то, что требует от вас закон. Сколько я вас знаю, ваша честь, вы только и делаете, что свершаете что-нибудь — подкуп присяжных, кражи, поджоги, лжесвидетельства, прелюбодеяния, убийства — все преступления и нарушения закона, которые известны каждому распутнику и извращенцу, включая моего ученого друга, прокурора. Свою миссию мирового судьи вы выполнили, и так как нет никаких свидетельств против этого достойного молодого человека, моего клиента, я предлагаю его освободить.
Последовало выразительное молчание. Судья поднялся, надел черную шапочку и голосом, дрожащим от волнения, даровал мне жизнь и свободу. Затем, повернувшись к адвокату, произнес холодно и с достоинством:
— Увидимся позже.
На следующее утро адвокат, так добросовестно защищавший меня от обвинения в убийстве собственного брата, с которым у него был спор из-за земли, исчез, и его судьба по сей день неизвестна.
Тем временем тело моего бедного отца захоронили тайно в полночь на заднем дворе его последнего земного жилища вместе с последними ботинками и с неисследованным содержанием последней еды.
— Он всегда был против показухи, — сказала дорогая мамочка, утаптывая над ним землю и помогая детям разбрасывать сверху солому. — У него был характер семьянина, он любил спокойную жизнь.
В письмах в органы общественного управления мамочка писала, что у нее есть основание думать, что муж мертв: ведь он уже несколько дней не обедает дома. Однако судья Ослов — так она впоследствии называла главу нашего суда — решил, что этих доказательств недостаточно, и передал управление нашим имуществом в руки общественного администратора, оказавшегося его зятем. Выяснилось, что оно как раз покрывает наши долги; оставался еще патент на устройство, позволяющее при помощи гидравлического давления бесшумно вскрывать сейфы, но он, по словам мамочки, перешел в собственность судьи по делам наследства и государственного администратора наследства. Так за несколько быстро пролетевших месяцев обеспеченная и уважаемая семья опустилась до преступления и лишилась всего; в результате нужда заставила нас начать работать.
В выборе занятия мы руководствовались разными соображениями: личной пригодностью, наклонностями и так далее. Мамочка открыла элитную частную школу по изучению искусства изменения пятен на коврах из леопардовых шкур; старший брат Джордж Генри, у которого была склонность к музыке, устроился по соседству горнистом в приют для глухонемых; сестра Мэри-Мария принимала заказы на эссенцию из отмычек профессора Памперникела для ароматизации минеральных источников; а я устроился установщиком и позолотчиком поперечин для виселиц. Остальные дети еще не доросли до настоящей работы и продолжали по нашему наущению таскать небольшие вещицы с витрин магазинов.
В часы отдыха мы заманивали в дом приезжих, а потом хоронили трупы в подвале.
В одной части подвала хранились вина, крепкие напитки и провизия. Из-за быстрого их исчезновения у нас родилось подозрение, что призраки погребенных нами людей приходят сюда по ночам и пируют. Во всяком случае, утром мы часто находили в подвале остатки копченого мяса, консервов и прочей повсюду разбросанной еды, хотя провизия всегда находилась под замком, надежно укрытая от посторонних посягательств. Мы предложили дорогой мамочке перепрятать запасы, но она, всегда такая щедрая и гостеприимная, сказала, что лучше кое-что потерять, чем себя обнаружить: если призраки лишатся этих маленьких подачек, они могут начать расследование и тем самым разрушат наш план разделения труда и направят энергию всей семьи в одно русло — все мы украсим поперечины на виселицах. Мы, дети, приняли это решение покорно и почтительно, учитывая мудрость и чистоту души мамочки.