Словарь Сатаны

Начавшееся побоище не поддается описанию! Летающая шерсть затмила свет солнца, и битва продолжалась в темноте — слепая и бессмысленная. Вопли кошек были слышны на мили вокруг, а останки дохлых собак завалили семь провинций.

Как могла бы закончиться эта битва, нельзя сказать, ведь в самый ее разгар члены Федеративного союза старых дев примчались в центр города по одной из боковых улочек и вмешались в драку. Вслед за ними и матушка присоединилась к дерущимся, размахивая секачом и сокрушая все вокруг. Отец не отставал, городские власти тоже не дремали, простые жители тоже стекались к месту сражения со всех сторон и под напором окружения сосредоточились в центре. Последними восстали мертвецы на кладбище; проведя митинг, они постановили начать забастовку и тут же стали крушить склепы, надгробия, памятники, могильные плиты, ивы, ангелов и мраморных овечек — все, что им попадалось под руки. К ночи полегли все — и живые, и мертвые, а там, где стоял древний, священный город Сардаса, не осталось ничего, кроме огромной ямы, полной трупов, строительных материалов, кошачьих шкурок и синих клочков от дохлых собак. Сейчас это место занимает большой водоем со стоячей водой в центре пустыни.

Волнующие события тех дней положили начало моему профессиональному образованию, и мне удалось так хорошо воспользоваться своими преимуществами, что теперь я являюсь Главным специалистом по беспорядкам и массовым волнениям в организации, насчитывающей тринадцать миллионов американских рабочих.

Собачий жир [93]

Меня зовут Боффер Бингз. Я сын честных родителей, занимающих весьма скромное положение в жизни: отец изготавливал собачий жир, а мать трудилась в студии рядом с сельской церковью, помогая женщинам избавиться от нежеланных детей. В отроческие годы во мне воспитывали трудолюбие: я не только помогал отцу добывать собак, обеспечивая сырье для его чанов, но частенько выносил из материнской студии то, что оставалось после ее трудов. Исполняя это поручение, я иногда был вынужден прибегать к природной смекалке: ведь местные судейские чиновники противились материнскому бизнесу. Они не принадлежали к оппозиционной партии, занятие матери никогда не носило политической окраски, просто так уж случилось. Производство собачьего жира было, само собой, не таким непопулярным занятием, хотя владельцы пропавших собак поглядывали на отца с подозрением, тень которого падала и на меня. Тайными партнерами отца были все местные врачи, которые редко выписывали рецепт, где не фигурировало бы то, что они обозначали как Ol.can.[94]. Действительно, это наиболее действенное лекарство из всех существующих. Но большинство людей не хотят жертвовать чем-либо ради больных, и потому многим жирненьким собакам не разрешалось играть со мной; этот факт больно ранил юную чувствительную душу и даже однажды подвигнул меня стать похитителем.

Оглядываясь назад, я не могу временами не сожалеть, что, став нечаянно причиной смерти дорогих родителей, я тем самым навлек на себя несчастья, повлиявшие на мое будущее.

Однажды вечером, проходя мимо производственного помещения отца и держа в руках запретный плод деятельности матушки, я увидел полицейского, который внимательно следил за мной. Несмотря на молодость, я понимал, что действия полицейского, какими бы невинными они ни казались, подсказаны самыми нехорошими побуждениями, и быстро юркнул в маслобойню отца через боковую дверь, которая по чистой случайности оказалась открытой. Я быстро ее запер и остался один с мертвым младенцем в руках. Отец уже ушел спать. Комнату освещал только огонь в печи, он пылал под одним котлом, озаряя кроваво-алым цветом стены. Внутри котла продолжал собираться при вялом кипении жир, иногда выталкивающий на поверхность куски собачатины. Я сел и стал ждать, когда уйдет полицейский, и все это время держал на коленях голое тельце, нежно лаская тонкие, шелковистые волосики. Какое оно было красивое! Даже в таком юном возрасте я страстно любил детей и, глядя на этого херувимчика, я почти испытывал в сердце желание, чтобы красноватая ранка на его груди не была смертельной.

Обычно я бросал младенцев в речку, которую природа заботливо предназначила для этой цели, но сегодня не осмеливался покинуть маслобойню из-за полицейского. «В конце концов, — сказал я себе, — не велика беда, если я брошу его в котел. Отец никогда не отличит его косточки от щенячьих, а если несколько больных и скончаются от некачественного жира, ничего страшного: население растет быстро». Короче говоря, я сделал первый шаг в своих преступных действиях и, чувствуя невыразимую печаль, бросил младенца в котел.