Словарь Сатаны

Когда я женился на Элизабет Мэри Джонин, она была богата, иначе я вряд ли женился бы на ней, так как был беден как церковная мышь, а Небеса не даровали мне желания самому зарабатывать деньги. Я был профессором на кафедре кошек в Университете серых грызунов, и ученые изыскания сделали меня непригодным для кипучей и тягостной трудовой жизни. Более того, я не забывал, что являюсь Турмором — членом семейства, чьим девизом со времен Уильяма Нормандского было «Laborare est errare»[96]. Семейная традиция нарушилась лишь однажды, когда сэр Альдебаран Турмор де Петерс-Турмор, прославленный вор семнадцатого века, принимал личное участие в сложной операции, проводившейся его работниками. На это пятно на нашем гербе нельзя взирать без горечи.

Должность на кафедре кошек в Университете серых грызунов не требовала от меня унизительного труда. Там никогда не было в одно время больше двух студентов по этой благородной специальности, да и те просто повторяли лекции, записанные моим предшественником и найденные мною среди его вещей (сам он утонул в море по дороге на Мальту). Этими лекциями я вполне удовлетворял их тягу к знаниям, не отрабатывая даже тех наград, которые получал вместо жалованья.

Понятно, что, находясь в таких стесненных обстоятельствах, я видел в Элизабет Мэри спасение, уготованное мне Провидением. По своему неразумию она отказалась поделиться со мной богатством, но это меня не смущало: по законам страны (как хорошо известно) жена владеет своей долей имущества, пока жива, но после ее смерти она переходит к мужу; и даже завещание в пользу других это не отменяет. Поэтому смертность среди жен значительная, хотя и не чрезмерная.

Женившись на Элизабет Мэри и таким образом облагородив ее, присоединив к роду Турморов, я решил, что смерть жены должна соответствовать ее новому социальному положению. Если я расправлюсь с ней обычными в таких случаях методами, то навлеку на себя справедливые упреки как человек, лишенный фамильной гордости. Однако мне никак не удавалось придумать что-нибудь стоящее.

В такой критической ситуации я решил обратиться к архивам Турморов, бесценному собранию документов, содержащих сведения о роде начиная с его основателя, жившего в седьмом веке нашей эры. Я знал, что найду в этих драгоценных свидетельствах подробные описания главных убийств, совершенных моими праведными предками за сорок поколений. Из этой кипы бумаг трудно было не извлечь ценные советы.

В этом собрании находились также исключительно интересные реликвии. Там были дворянские грамоты, пожалованные моим предкам за смелые и изобретательные способы устранения претендентов на трон или тех, кто занимал его; звезды, кресты и прочие знаки отличия за исключительно секретные, носящие тайный характер услуги; подарки от величайших мировых заговорщиков, представляющие не поддающуюся исчислению ценность. Там были парадные одеяния, драгоценности, шпаги и прочие «свидетельства благодарности»; кубок из черепа короля; документы, подтверждающие права на конфискованные, проданные или заброшенные поместья; украшенный миниатюрами молитвенник, принадлежащий недостойному сэру Альдебарану Турмору де Петерс-Турмору; мумифицированные уши нескольких известных семейных врагов; тонкая кишка одного недостойного итальянского государственного деятеля, недружелюбно относившегося к Турморам; она, скрученная в скакалку, служила шести поколениям маленьких Турморов — все эти памятные сувениры, представляющие баснословную ценность, не могли быть проданы или подарены, по священным законам традиции и чувства.

Как глава семьи, я был стражем этих бесценных фамильных сокровищ и для их сохранности соорудил в подвале моего жилища убежище каменной кладки, прочные стены которого и железная дверь могли противостоять как землетрясению, так и неумолимому течению времени и алчной руке вора.

И вот теперь я направился в эту сокровищницу души, вызывающую тонкие и нежные чувства и хранящую память о разных преступлениях, чтобы узнать, какой способ убийства следует избрать. К моему величайшему удивлению и огорчению, убежище было пустым! Каждая полка, каждый сундук, каждый ящик — все было опустошено. Не осталось и следа от этой уникальной, несравненной коллекции! Однако я готов был поклясться, что до моего прихода никто не прикасался к надежному запору, печати на замке были не тронуты.

Ночь я провел поочередно в стенаниях и размышлениях, но все было бесполезно: тайна оставалась непостижимой, а боль не утихала. Но ни разу за всю эту ужасную ночь я не подумал отказаться от своего плана относительно Элизабет Мэри, и рассвет застал меня еще более укрепившимся в желании пожать плоды женитьбы. Моя великая утрата как бы духовно сблизила меня с почившими предками и наложила новое обязательство — исполнить намерение, которое так и бурлило в крови.