Словарь Сатаны

На следующий день, к моему удивлению, отец, удовлетворенно потирая руки, сказал мне и матушке, что получил необыкновенно качественный жир, такого еще не было, что подтвердили и доктора, которым он показал образцы. Как он этого добился, непонятно, прибавил отец; собаки обрабатывались обычным путем, и пород новых не было. Я счел своим долгом объяснить, как все произошло, однако, знай я, что из этого выйдет, лучше бы прикусил язык. Погоревав, что они не догадались раньше совместить свои занятия, родители сразу приняли меры, чтобы исправить упущение. Матушка устроила себе рабочий кабинет в помещении маслобойни, и моя помощь в сокрытии улик уже не требовалась; заманивать собак в смертельную ловушку теперь тоже не было нужды: отец отказался от них полностью, хотя жир по-прежнему гордо носил их имя. Ввергнутый в полную праздность, я, естественно, мог предаться пороку и разврату, но этого не случилось. Благочестивое влияние дорогой матушки сохранило меня от искушений, подстерегающих юношей. Кроме того, отец мой был дьяконом в церкви. Увы, по моей вине этих достойных людей ждал ужасный конец!

Увидев двойную выгоду в своем деле, матушка принялась за него с еще большим рвением. Теперь она убивала не только недоношенных и нежеланных младенцев, но подбирала на разных — больших и малых — дорогах детей побольше, а иногда даже заманивала в маслобойню взрослых. Отец в восторге от великолепного качества жира колдовал над котлами прилежно и усердно. Короче, переработка соседей в собачий жир стала единственной страстью их жизни — всепоглощающая, непомерная жадность завладела их душами вместо надежды на теплое местечко на Небесах.

Их предприимчивость привела к тому, что их сурово осудили на собрании представителей общественности, а председатель намекнул, что дальнейшее посягательство на численность населения будет встречено враждебно. Бедные родители покинули собрание в полном отчаянии, с разбитыми сердцами и, как мне кажется, не совсем в себе. Во всяком случае, я счел благоразумным не идти с ними в маслобойню, а провести ночь в конюшне.

Примерно в полночь меня словно что-то толкнуло, я поднялся и посмотрел через окошко в комнату с печью, где, как я знал, сейчас спит отец. Огонь пылал так сильно, будто на следующий день ждали большое количество привычного продукта. Из одного большого котла доносилось ровное, тихое клокотание, будто котел не позволял себе работать во всю силу и словно ждал подходящего момента, чтобы выложиться на полную катушку. Отец не спал, на нем было нижнее белье, и он мастерил петлю из прочной проволоки. По взглядам, которые он бросал на дверь матушкиной спальни, я догадался, что у него на уме. Утратив дар речи и оцепенев от ужаса, я не был в силах ничего предотвратить. Неожиданно дверь в комнату матушки бесшумно открылась, и мои родители удивленно уставились друг на друга. Женщина тоже была в ночном белье и в правой руке держала профессиональное орудие — длинный кинжал с узким лезвием.

Она тоже не могла отказать себе в возможности извлечь последнюю прибыль, которую оставили ей враждебно настроенные горожане, — тем более что я отсутствовал. Мгновение родители пожирали друг друга глазами, а потом яростно бросились вперед. В драке они кругами перемещались по комнате, отец ругался, матушка визжала, но оба дрались как дьяволы: она пыталась проткнуть его кинжалом, он — задушить ее голыми руками. Не помню, сколько времени имел я несчастье созерцать эту неприятную сцену из домашней трагедии, но наконец, после более чем отчаянной борьбы, противники неожиданно разошлись.

Грудь отца и кинжал матери говорили о свершившемся контакте. Минуту родители недружелюбно смотрели друг на друга, а затем мой несчастный, раненый отец, чувствуя приближение смерти, прыгнул вперед, не думая о возможном сопротивлении, схватил в охапку матушку, подтащил ее к кипящему котлу и, собрав остатки сил, прыгнул с ней в котел! Через мгновение оба исчезли в его глубине, прибавив свой жир к тому, который оставил комитет граждан, приходивший к нам за день до общего собрания.

Понимая, что случившееся перекроет мне все пути к достойной карьере в родном городе, я перебрался в хорошо известный город Отамуа, где и написал эти воспоминания с сердцем, полным раскаяния за свой необдуманный поступок, приведший к такому страшному коммерческому краху.

Вдовец Турмор [95]

Обстоятельства, из-за которых Джорам Турмор стал вдовцом, никогда не были широко известны. Я, естественно, их знаю: ведь я сам и есть Джорам Турмор; известны они и моей жене, покойной Элизабет Мэри Турмор, но хотя она, без сомнения, об этом говорит, все остается тайной, потому что ни одна душа ей не верит.