Слово о полку Игореве

Однако диалектолог В. А. Козырев во время экспедиций на Брянщину (1967–1972 гг.) еще студентом обнаружил в брянских говорах столь мощный пласт параллелей к «Слову»[145], что, казалось, объяснить это можно лишь одним: в силу каких-то особых причин здесь сохранились утраченные в других южнорусских говорах древнерусские слова и выражения. Причем именно те, что попали в «Слово о полку Игореве». Но специальных исследований на соответствие «Слову» других говоров никто не проводил. Козырев поднял обширный материал всех опубликованных региональных словарей и пяти диалектических картотек (брянской, орловской, смоленской, псковской и общерусской) и обнаружил, что из 151 параллели к лексемам «Слова» 95% были южнорусскими, 25% от общего числа – брянскими.

Брянские ауканья со «Словом» удивительны тем, что они чаще всего и приходятся на темные места текста:

– Не бологом – не добром. (В «Слове»: а дерево не бологомь листъвие сърони...)

– Вережёный – поврежденный (...воньзите свои мечи вережени).

– Зарание – ранее утро (Съ зарания въ пятъкъ потопъташа...; Съ зарания до вечера...).

– Карна[146] – мука, скорбь (За нимь кликну карна...).

– Раскропить – расплескать (ты бо можеши вългу веслы раскропити).

– Трудный – печальный, скорбный (начати старыми словесы трудьныхъ повѣстии).

– Свычай и обычай – пожелание любви и согласия (и своѣ милыѣ хоти красьныѣ глѣбовьны съвычая и обычая).

– Ухи закладать – запирать засовом (уши закладаше въ чьрниговѣ).

– Как босый волк бегъить – быстрый, как перелинявший по весне волк (скочи съ него босымь вълкомь).

– Буйный – могучий (за раны игоревы буего святъславлича).

– Восплескать – хлопать по воде крыльями или руками (въсплескала лебединыма крылома).

– Восрашить – возбудить, разбередить (вълци грозу въсрожать по яругамъ).

– Глаголать – предупреждать, вещать (стязи глаголють).

– Гнездо – человеческая семья, род (ольгово хороброе гнѣздо; не худà гнѣзда шестокрильци).

– Жестокий – горячий, разгоряченный, воспаленный, потный (ваю храбрая сьрдьца въ жестоцемь харалоузѣ съкованѣ а въ буести закаленѣ; оутьру кънязю кровавыѣ его раны на жестоцѣмь его тѣлѣ).

– Жир – достаток, богатство (иже погрузи жиръ во дънѣ каялы рѣкы половецькыѣ руськаго злата насыпаше).

– Задний – последний в цепи событий (передьнюю славу сами похытимъ а задьнею ся сами подѣлимъ).

– Кощей – слуга, холоп (чага по ногатѣ а кощеи по резанѣ).

– Кметьё – цепкие и сметливые люди (а мои ти куряни съвѣдоми къмети).

– Повить – воспитать, вырастить (подъ трубами повити подъ шеломы възлелѣяни конець копия въскърмлени).

– Троскотать – стрекотать (чаще о сороках) (а не сорокы вътроскоташа).

– Чаица – чибис (? чаицами на струяхъ).

– Смага – горе, жажда.

– Мыкать смагу – терпеть лишения (смагу людемъ мычючи въ пламянѣ розѣ).

Исследователь не знал, чем объяснить такую концентрацию параллелей к «Слову» именно в брянских говорах и призвал коллег к продолжению поиска в других южно-русских диалектах. С первых публикаций Козырева прошло без малого сорок лет. Единственной заметной находкой оказалась «зегзица» – иволга (а не кукушка и не пигалица), обнаруженная в смежных с брянскими курских диалектах А. А. Зализняком[147].

Сегодня уже вряд ли можно сомневаться, что научное сообщество просто оказалось не готовым воспринять открытие В. А. Козырева: вместо того, чтобы поставить вопрос почему именно брянские (а не вообще южно-русские) говоры дают столь оглушительный материал для комментария «Слова», проблема была нивелирована (и в конце концов снята) расширением контекста до общерусского.

На самом деле все ровно наоборот: не брянские говоры сохранили редкие слова и выражения, встречающиеся лишь в одном древнерусском памятнике – «Слове о полку Игореве», но автор «Слова» употребляет две дюжины диалектных брянских слов (из них по крайней мере шесть подлинно уникальных), потому что живет на Брянщине.