Смерть знает твое имя

Она слегка наклонилась вперед и обхватила руками колени, устраиваясь поудобнее, чтобы увидеть, как мужчина закидывает удочку. Закончив с нехитрыми приготовлениями и надев на правую руку резиновую перчатку, чтобы не поранить пальцы леской, он подошел к самому краю воды и сделал замах – не слишком широкий, как у начинающих рыбаков, а ровно такой, какой и требовалось. Послышался тихий свист разматывающейся лески. Довольно ловко для такого пожилого человека. Она потянулась в карман за сигаретами.

– Эй, я вижу, что ты там делаешь! – крикнул старик, не оборачиваясь. – Завязывай с этим, а то дети больные будут!

Рин ухмыльнулась и, сунув сигарету в рот, щелкнула зажигалкой.

– Вот же дура упрямая!

Наживку он раздобывал каждый день в небольшой суси-я неподалеку. Тамошний повар был его приятелем, но, сколько он ни уговаривал Оохаси-сана взять что-нибудь еще, тот наотрез отказывался – мол, нужна-то всего пара кусочков рыбы или мякоть моллюска, которые не оставишь на завтра, все равно пропадут. Обедал он всегда отварным рисом, который посыпал сухой приправой васаби из комбини, с парой квашеных слив умэбоси и закусывал острой капустой кимчи. Пару раз он предлагал Рин попробовать его «домбури-гохан»[145], утверждая, что пусть и выглядит он просто, а все-таки сытно и придает сил на целый день, особенно если запивать его зеленым чаем. «Вон ты какая худая – небось одним сигаретным дымом питаешься. И что за дрянь такую ты куришь… пахнет, как на похоронах».

Из сухих зарослей травы выскользнула небольшая серая кошка с коротким хвостом и белым пятном на мордочке, приветственно мяукнула и, подойдя к Оохаси-сану, устроилась подле него, уставившись на поплавок. Эта всегда приходила первой. Ее звали Саба-тян, потому что больше всего она любила стружку вяленой скумбрии, которую используют для приготовления рыбного бульона. Рин обернулась на росшие вдоль берега кусты. Кошек видно не было, но она знала, что они появятся, как только Оохаси-сан вытащит из вод Аракавы первую рыбину. Она сама приходила к нему уже четвертую неделю подряд и смотрела, как он рыбачит. Когда она пришла в первый раз и села на еще не согретый весенним солнцем берег, Оохаси-сан сам заговорил с ней:

– На бродяжку ты не очень похожа, онээ-тян[146]. Или просто недавно оказалась на улице? Что у тебя стряслось?

– Я из пригорода. Живу в Токио у старшего брата. Работаю по вечерам в комбини, в вечерние и ночные часы там больше платят. – Она кивнула в неопределенном направлении и вытащила из кармана пачку сигарет. – Я тебе не помешаю, одзии-сан?[147]

В ответ Оохаси-сан добродушно рассмеялся. Его фамилия означала «большой мост», и он как-то раз пошутил насчет того, что ничего, мол, не поделаешь, так уж было у него на судьбе начертано – жить под большим мостом. В прошлом он был водителем грузовика, но, выйдя на пенсию, остался практически без средств к существованию и в конце концов оказался на улице. Чтобы хоть как-то свести концы с концами, он подрабатывал разнорабочим в большом продуктовом универмаге – разгрузить товар, что-то принести, сделать мелкий ремонт, – но с годами это становилось все труднее. Оохаси-сану было уже под восемьдесят, и в последние годы его беспокоили суставы. Здесь все хорошо его знали: школьники время от времени приносили ему бэнто, приготовленные их мамами «для доброго дедушки», и он с гордостью сообщил Рин, что в прошлом сентябре на «День почитания старших»[148] дети принесли ему открытки, нарисованные на занятиях. На одной из открыток Оохаси-сан был изображен с удочкой в окружении замерших в ожидании кошек.

– Похож, а? Что скажешь?

– Не то чтобы очень. Голова больше на умэбоси похожа, на которую панаму нахлобучили.

– А ты не слишком-то выбираешь выражения, а, онээ-тян? У самой-то у тебя дети есть?

– А у тебя, одзии-сан, есть дети?

Оохаси-сан тяжело вздохнул и махнул рукой.

У него был сын, который еще до совершеннолетия порвал все связи с родителями и ушел в якудза, после чего брак Оохаси-сана дал трещину, а спустя несколько лет и вовсе распался. Жена не смогла простить ему того, что он не удержал сына. Наблюдая за человеческими жизнями, Рин часто размышляла о том, на какие глупости порой тратят люди отпущенное им время. Если бы их жизнь была подобна жизни криптомерии, они бы так не спешили и не совершали столько ошибок. Но люди слишком спешат, чтобы продумывать каждый свой шаг и ценить то, что у них есть. Они никогда не довольствуются тем, что имеют, и всегда стремятся заполучить больше – а в результате теряют все. Вместо того чтобы уподобиться криптомерии, человек уподобляется муравью, бегающему вверх-вниз по ее громадному стволу. Копошась в трещинах коры, занятый своими делами муравей даже не подозревает о самом существовании криптомерии.