– В отличие от тебя, я точно не знаю, что может случиться! От желания этого я не отказываюсь, но… от обещания тоже.
О помолвке сестры Люцилла узнала еще до того, как семья де Фредёр представила им младшего из сыновей. Однако все время от появления пророчества и до его воплощения Люцилла потратила на то, чтобы свыкнуться с этой данностью.
«Я хотел бы просить руки вашей дочери», – звучало в голове у Люциллы, когда юноша лишь называл свое имя.
«Родителям нездоровится, месье, однако они просили меня благословить ваш союз за нас всех», – вертелось на языке, когда они только впервые садились за стол.
Люцилла и в мыслях не восстала бы против брака Лизетт, ей лишь было сложно принять, насколько быстро та повзрослела. Не стремясь к светской жизни, летнюю пору юности Люцилла провела подле родителей, погруженная в домашние хлопоты и воспринимающая сестру вечно невинным ребенком. Помогая матери с вышивкой, вслух читая газеты отцу день за днем, она совершенно не замечала, как сама постепенно приближается к зрелости – время сыпалось сквозь ее пальцы, словно песок.
– Лу, ты ведь всегда миришь наших подруг и даешь им совет, выходить ли за их возлюбленных замуж, – продолжала свою мысль Элизабет, когда сестры, взяв друг друга под локоть, шли по одной из дорожек в саду. То был июль, и с момента знакомства с Пласидом прошло всего пару месяцев. – Ты и мне про месье де Фредёра тогда сразу намекнула… Выходит, ты все же в силах влиять на людскую судьбу!
– Я мирю только тех, кому и без того суждено помириться; и говорю о венчании с теми, кто и без меня обретет свое счастье в браке, только позднее. Мой дар – лишь возможность забежать в книге на несколько страниц вперед, торопя или, что порядком реже, задерживая ход событий. Не более того.
Элизабет выхватила руку и замерла.
– Тогда какой в предвидении смысл? Ведь для чего‑то должны были тебя им наделить?
– Чтоб за что‑то меня наказать, полагаю. – Люцилла безжизненно улыбнулась. – Лизетт, уже около пятнадцати лет я хожу с этой ношей, почему тебя это до сих пор тревожит?
– Потому что я беспокоюсь о тебе! Ты знаешь всю мою жизнь наперед, а мне по силам лишь заботиться о тебе без малейшего понимания, изменю ли я что‑то! И ты на моем месте поступала бы так же!
С минуту они помолчали.
– Ты ведь расскажешь мне правду, даже если увидишь в моей судьбе что‑то ужасное, да, Лу? И касательно месье де Фредёра ты тогда ответила искренне?
Люцилла наконец обернулась к сестре и сквозь спазм, сдавивший ей горло, постаралась улыбнуться правдоподобнее.
– Конечно, Лизетт. Я ясно увидела, насколько счастливым будет твой брак. Кажется, судьба попросту подарила тебе того юношу, иначе не скажешь!
Уже в тот день для Люциллы глаза ее сестры были безжизненно тусклыми, а на шее проступили первые трупные пятна.
По окончании свадебной церемонии, когда Элизабет вместе с мужем уехала в Мёдон, Люцилла за двоих окружила родителей вниманием и заботой. Домашние хлопоты поглотили ее почти с головой, но дышать оттого стало легче.
С сестрой она поддерживала тесную связь, а временами получала письма от ее мужа на свое имя или на имя родителей. Пласид де Фредёр – начинающий адвокат, который ушел с военного поприща из-за ранения в Алжире [57]
. Человеком он был достойным, обладал родовитой фамилией и носил чин капитана.И хотя Люцилла помогала с подготовкой к венчанию и радовалась вместе с сестрой ее тихому семейному счастью, о браке или пылком романе сама ни разу в жизни не грезила. Ей сложно было представить себя в любовном томлении и с мыслями, занятыми только мужчиной. Она всегда чувствовала себя героем второго плана, которому чужды переплетения сюжета.
Жить чужими заботами ей было комфортно: каждый день ощущался наполненным смыслом и ощущением, что ты способен приносить пользу. Одна мысль о том, чтобы жить лишь ради себя, приносила Люцилле щемящее чувство вины; да и заполнить житейскую пустоту она сама, как оказалось, не в силах. Праздность слишком быстро ее утомляла. Старшая де Мартьер не томила себя вопросами, что ей предпринять, чтобы жизнь стала насыщеннее. Она лишь впускала в нее те события, коим и так суждено было произойти.
Дни для Люциллы текли ладьей по равнинной реке. Само понимание времени для нее строилось, исходя из обязательных праздничных событий и дат. Мадам де Мартьер стала одной из последних дворянок, чья жизнь не завертелась в урбанистическом колесе.
Визиты умершей родни и голоса в голове постепенно тонули в общей сонливости жизни. Чувство инаковости у мадам де Мартьер притупилось. И в конечном итоге Люцилла подстроила дар под ритм своей жизни.