Смерти нет. Краткая история неофициального военного поиска в России

Там, где фронт, нейтральная полоса разделена оврагом. Вот мы идем: раз полный вещмешок патронов гнилых, брошенный, штык СВТ-шный[15] брошенный, магазины брошенные. И медальон брошенный. Каска. То есть он спускался и шел к немцам. А там был первого декабря прорыв, окружили немцы. И вот родственники приехали, просят: «Расскажите о последних часах, как он погиб, что, чего?» Чего я ей расскажу? По моим прикидкам, он в плен попал. А может, сдался, а может, раненый был, все поскидывал. Вот и говорю: «Там было окружение, все вещи брошены, а тела нет». Иногда, когда копаешь, прям уже картину видишь. И по настрелу, и по другим вещам.

То, что ты читаешь в книгах, — это одно, а так, чтобы увидеть по-настоящему... Как тебе объяснить... Это с годами, с годами идет — мы можем уже даже читать картину боя, те, кто дофига копал. Кто дофига копался — он прыгает сразу в траншею, раз — видит, настрел, ага, раз — пулеметный настрел, раз — начинаешь шерстить, видишь — попадаются целые патроны, значит, пулеметчик нервничал, начал передергивать затвор. Поглядел вперед, пошел в сторону, в которую стрелял человек: раз — каска, но это ладно, мог бросить, раз — котелок попался (котелок бросить нельзя, человек без еды себя не оставит), раз — вот и он сам.

Я тебе говорил, родственники если приезжают, когда находишь данные о погибшем, просят: «Расскажите, что было, как он погиб?» А что ты скажешь, особенно здесь, где 113-я дивизия воевала? Они же плохо воевали — как в клещи попали, в основном ополченцы, без командиров. Я опрос делал, рассказывали: день и ночь шли пленные — это же дохера. Плюс еще спрятались — тоже не знаю, интересный момент, не найду, наверное, уже... Был же тогда приказ: говорите, если у вас прячутся красноармейцы, иначе ваша семья пострадает. Она сказала. Немцы пришли и зарубили топорами почему-то. До сих пор я ищу, где они засыпаны. Почему вот так, зачем топорами? Расстреляйте, в лагерь отошлите, значит, были среди них какие-то садисты? Не знаю.

Выиграли же. Правда, потери... Но я тоже до конца не верю, когда списывают на Жукова это. Мне кажется, это личное мое мнение, было такое время, нельзя по-другому было выиграть.

Нельзя. Как заставить человека идти на смерть? Только трибуналами. Такое было время, поэтому все зависело от такого слова, как судьба. Загремел ты, например, в 33-ю армию, которую Жуков гнал на Вязьму. Все — тебе уже свыше сложилось так, что ты попадешь в окружение, в голод и под пули. А попал ты в армию Рокоссовского — он солдат жалел вопреки этому, рассчитывал все. Он обманывал тех, кто выше: что да, мы ведем разведку боем, хотя посылал штрафников.

[...]

Вот как дали мне данные. Там за две недели тысяча ополченцев побежала к Москве. Фронт падает, что делать. Заградотряды поймали, каждого десятого расстреляли. Мы пошли их искать — не нашли, но местные гаишники говорят, что именно на этом участке Киевского шоссе постоянно аварии. То есть когда расширяли дорогу, все эти убитые под дорогу и ушли. Потому там и аварии. Я в это верю? Конечно, верю. Там, где убитый, будут и аварии. А вы не верите? Не верите, что, где места массовой гибели, там аура плохая? Как это объяснить... Во времени застыло вот это зло.

И на Гнездиловских высотах плохая аура. У меня было несколько раз, что я один там ночевал. Не дай бог! Я слышал и шум боя, и слышал крики. Но я не пил, не пил. Вон, дед один мне рассказывал — про Мясной Бор же, наверное, знаешь? Вторая ударная. Когда вахты-то пошли, там же очень много останков. Как делали: дают квадрат, и весна не весна, в любую погоду должен этот квадрат прочесать. Тогда министерство обороны выдавало консервы, сухпайки, примусы. Работай.

А он был учителем истории, с ним было человек двенадцать детей. Седьмой класс. Когда их выкинули на назначенный квадрат, то оказалось, что все вокруг затоплено. Он и говорит: «Я не знаю, чего делать, как искать». По пояс воды, низина. Взяли и сделали плот, поплыли. Вечером прибило их на какой-то бугор. Там и остановились. Ночью как начали дети плакать! Слышат, говорят, что-то не то. Дед говорит: «Я не знаю, что с ними, у них, наверное, все это более чувствительно, молодые».

Когда рассвело, начали искать. В этом бугре он нашел, я не помню, то ли тридцать, то ли двадцать детских останков, все с пулевыми ранениями. Убрали в мешки. А когда приехали их забирать, ему говорят: «Ты чего сделал-то?» Он отвечает: «Я ничего не выдумываю, никакое кладбище я не копал». Его там опрокинули, не стали забирать эти останки. А потом нашли документы, что в тех места был партизанский отряд с семьями, прятался там. И если уж воинам доставалось по тридцать грамм хлеба, они там с голоду кору ели, то партизаны же вообще были без снабжения. С детьми. И матери начали сходить с ума, видя, как дети мрут с голоду. Решили идти на прорыв — и детей застрелили. И он, видимо, нашел их, этих детей.