А самое главное, что они числятся убитыми и захороненными как раз во время наступления, а раньше, мол, и боев никаких не было. Но нашли только одну яму пока. Там как вышло, они же почти месяц лежали на нейтралке, в жару, да плюс еще и все наши удары были с танками, которые их размесили. Потом, когда их в ямы скидывали, они все просто развалились: списан и все. А числятся все как захороненные в соседнем населенном пункте, прямо имена их выбиты. И там прямо по карте же видно — а уж я-то совсем не стратег — куда же ты их гонишь, тут же чистое поле.
У меня даже есть фотография немецкая, где солдат стоит рядом с указателем «Здесь захоронены советские солдаты, которые наступали на деревню Куркино». То есть их немцы сами закопали, чтобы вонищи не было. Видимо, это как раз эти, которые дошли. Конец лета, какая могла быть жара, а рядом с ними такое количество трупов. Это не очень-то сладко.
[...]
Несмотря на то, что мне не хотелось появляться больше в Гнездилово после того, как заменили памятник, я в 2018 году опять сделал там Вахту. В один из дней пошли по тем местам, где уже не раз находили солдат, в том числе в металлических нагрудниках — очень редкое явление. Поймал, в общем, сигнал, начал копать — каска. Немецкая. Ну ладно, надо хотя бы жетон найти, интересно, из какого он рода войск был: мне кто только не попадался, даже однажды пекарь.
Копаю дальше, пошли патроны. А специфика советского солдата в том, что мы очень бедные были, даже вот такой вот обломок карандашика — никогда не выкинет, в гильзочку воткнет и спрячет. Помазков бриться нет — гильза, каких-то прутьев надергает в нее самодельных. Гляжу: как раз пошла такая самодельщина. Я и говорю: это не немец. У немца карандаш в руке не помещается — выкинет; самодельный помазок — да ты смеешься, что ль, у них бритвы золингеровские[18] у всех. А каска же немецкая была рядом с черепом, я чуть в сторону груди продвинулся — «Гвардия». Думаю: что за хренотень! Мне даже знакомый звонил, говорит: потому что боялись немецких снайперов, надевали их каски. Говорю ему: «Ерунда это». Принес каску домой, отчистил специально. Касок тогда не хватало, поэтому перебивали. В 42-м году вышел приказ, когда фронт уже сдвинулся и было много барахла, много техники битой. Поэтому местное население заставляли гильзы собирать, сдавать, особенно артиллерийские — они же дорого стоят. Каски — на металл. А тут гляжу — немецкая каска, а подшлемник у нее советский, он прибит через вентиляционные отверстия.
Я как-то раскоп недоделанный оставил. Меня спрашивают: «Донатыч, а чего же ты не доделал?» Говорю: «Это немцы, в пизду их...»
Как же местные немцев не любят, честно сказать... Опрашивал старых, застал еще тех, кто пережил оккупацию. Спрашиваю как-то: «Чего ж у вас их кости валяются?» А они говорят: «А чего они в Смоленске землю покупают и их хоронят!» Я ездил, когда мы находили немцев, отдавали их туда. Там поле с одиночными могилами и каждый захоронен в контейнере. Не длинный гроб, а контейнер, такой длины, чтобы берцовая кость влезла. Но каждый с половинкой жетона. Фриц, допустим, Вильгельм — и пошло.
А я вот здесь нахожу семьдесят человек и хороню их в трех гробах. Что это, у нас земли мало для своих? Да еще и закатали сколько вокруг могил в плитку... У меня все записаны: сколько всего человек, сколько в какой. У меня на каждого найденного акт составлен. Это ж люди, иначе нельзя.
...А с другой стороны, столько их было навалено. Иногда даже страшно, прошло столько лет... Я так думаю, если по свежим следам бы, по архивам бы, когда еще все целое было, медальоны не сгнившие... До 50-х годов немцы ведь всех своих учли, всех, кого возможно. Если мы находим его засыпанного в окопе, то они же не могут его найти, правильно, он без вести пропал. Но обычно если убит — его забирают и хоронят на дивизионном кладбище, они повсюду такие. А у нас же нет ни одного дивизионного кладбища. Я не встречал. Да, если полковника убили — его обычно в тыл, в город, а рядовой и офицерский состав просто засыпали как могли. Время было такое.
Я сам со Смоленщины, с Гагаринского района, Гжатск тогда город назывался, а теперь Гагарин, потому что там рядом деревня, где Юрий Гагарин родился. Я иду там как-то по полю, смотрю — круг большой. Какая-то как будто машина. Я такого не видел в жизни, интересно. Подхожу: трактор снимал там всю колючую проволоку, представляешь, там же несколько рядов колючки, где линия фронта. И комок — ну я не могу тебе обрисовать — как моя комната, да даже больше, метров шесть высотой и диаметр хер знает какой. Трактор ехал, собирал эту колючку и подорвался на мине — стоит на боку, бросили его. Это был 68-й год.
Подхожу к этой колючке — а там куски шинели, руки, ноги торчат, то есть как все это на колючей проволоке изначально висело, так и сгребали. Но туда ведь не влезешь. Как тебе объяснить... Ты представляешь тонну колючки? Они освобождали для пахоты землю...