Смерти нет. Краткая история неофициального военного поиска в России

В. Е.: То же самое под Любанью. Если лето более сухое — останки не в воде, можно найти верховых до сих пор. Но воронки, верховые — это одно. Брошенные братские могилы — семь раз от мерь, один отрежь. Надо всегда разбираться. Хотя и в них иногда без вести пропавших находят, потому что хоронили наспех в войну. Бывает, что в официальной могиле часть — пропавшие без вести, часть захороненными числятся. Если власть местная разрешает, там отряды местные работают. Главное, чтобы все, кто не захоронен, — верховые и по воронкам, — тех важно было захоронить.

Мы в Мурманск приехали, первая экспедиция в Долине славы — нашли там человек сорок в общей сложности. Причем находили сопки, где на одном склоне наши лежат, на гребне — наши вперемешку с немцами, на другом склоне — немцы, стрелки горные. Картина боя читается от и до. Единственное, что пришли люди и собрали оружие. А личные вещи, и пфенниги — в 89-м все было на месте. Находили места, где горных егерей (корпус «Лапландия») россыпь лежит, человек тридцать. Их немцы забросали камнями — видимо, сами не успевали похоронить, отступали в 44-м году. И таких мест полно. Под тем же Новгородом, под Старой Руссой, под Питером, под Любанью есть. А братские могилы трогать — в последнюю очередь, и надо десять раз подумать.

М. Ч.: Все госпитальные захоронения — это захоронения пропавших без вести. Вот те, в Казани похороненные, — все были пропавшие без вести, потому что сведения о них послали не в семью, а в воинскую часть.

В. Е.: А как мы ходили в Калининградской области, операция «Письмо» — приходишь в военкомат, переписываешь фамилии погибших, отправляешь информацию по адресам родственников. А оказывается, что родственники не знают, где захоронение. Они говорят: «Где-то в Германии захоронен?» А тут уже сменились немецкие названия, появились русские. И получилось у нас там с каждого военкомата по сто с лишним без вести пропавших. Вернее, не так — они официально погибшие, где-то захоронены, а семья не знает где. Или медали возьмите, проблемы с медалями — вот отряд «Орден», который до сих пор работает, в 80-е они за год найдут от силы тысячу орденоносцев, вручат — а их два миллиона было, неврученных наград. Два миллиона! Этим государство должно было заниматься, а поисковики просто на добровольной основе пошли. У нас до сих пор, по-моему, кроме поискового батальона нет профессиональной службы.

М. Ч.: Но я не забываю повторять, что меня учил работать в лесу Серега Лесниченко из Запорожья.

В. Е.: А Валерка Орлов? Хотя нет, он сам по себе, придет: «Вот сюда копай», — и убегает.

М. Ч.: Нет, вот именно по методике все — это Серега Лесниченко.

В. Е.: А Александр Иванович Орлов...

М. Ч.: Орлов нас учил воронки копать да воду черпать.

В. Е.: ...он взял щуп и показал мне, буквально потратил двадцать минут! Потому что первый раз пошли мы копать, нашли останки, — ух ты, родной! Вытаскиваем, а потом смотрим — немец, блин! А уже к концу похода я со щупом умел работать, а весной это более чем полезно. Тут от желания зависит, от интуиции. Тот же Валерка Орлов пришел один раз, смотрит — мы работаем со щупами, посмотрел, мол, на этих время тратить не буду, эти умеют, — и ушел. Это типа похвалы было.

М. Ч.: А Сашка Орлов-младший нашел солдат на месте, где моя палатка стояла. Он был Поварешка наш! Мы его все: «Поварешка, Поварешка», — а он-то, блин... Мужика с автоматом поднял, где моя палатка стояла.

В. Е.: Тут тоже люди такие приезжали молодые, нахрапистые. Когда я комиссарил, перед походом говорил: ребят, не обижайтесь, требовать будем строго. Поход заканчивался — я чуть ли не у 100 человек извинения просил за то, что их щемил. Потому что не проследишь — они тебе на мине костер разведут или снаряд в палатке спрячут. Раз в вагоне едем с вахты — девочка тише воды, ниже травы, никто подумать не мог! Я ей говорю: «Это что у тебя за труба привязана?» — «Это снаряд от катюши, я в музей везу». — «Он разряжен?» — «Да я не знаю, в музее разберутся...» Двери вагона открываем и этот снаряд на полном ходу из поезда выкидываем! Сейчас смешно, а ведь никто не мог подумать — всех обшмонали, всех самых неугомонных — ни у кого нет! За одним не уследили — вывез трехлинейку, блин. Обрез из нее сделал, студент музучилища. Потом его заложил кто-то, милиция пришла с обыском, а он успел отдать кому-то из ребят, тот отдал кому-то еще, и обрез в Ульяновске всплыл при ограблении сберкассы... Из наших кто-то начал: давайте письмо в милицию напишем, защитим, — я говорю: не будем мы защищать. А бывали и другие случаи — вытаскивали. Потому что молодежь есть молодежь, настырная, нахрапистая... В том же Замошье в 89-м году — выходят толпы, орды этих подростков, и мы их начинаем шмонать. Ладно, когда у ребенка то граната, то еще что, — но когда у руководителя, у взрослого мужика пистолет отнимаешь, или какой-нибудь ствол... «А нам в музей надо!»