Смерти нет. Краткая история неофициального военного поиска в России

Заплачу там опять эти остатки денег — доят они меня, конечно, сильно. Очень сильно. И узнают, какие у меня метастазы. Что со мной дальше делать. Все равно что-то надо делать. Либо чики — порежут, либо брать этот — и бух. Пора, значит, туда, наверх. Потому что я знаю, как от рака мучаются, когда бьют метастазы. Боли ужасные. На морфине сидеть? Не знаю, что со мной будет. Но, самое главное, мне бы надо все это так подстроить, если вдруг будут делать операцию, чтобы у меня в мае было время. Я хочу поехать. Мне насрать на свое здоровье, я уже прожил жизнь. Мне хочется поехать... Вахта же на мне держится! Все ребята орут: «Донатыч, мы тебя уважаем, но все же ты поехай, ты изловчись как-нибудь». Говорю: «Вот, блядь, вы охерели! Как изловчись, если мне операцию сделают, еще не зашито будет? Вы меня будете таскать на руках?» — «Будем, только поехали на вахту!» Поеду все равно...

Часть 2. «Дозор»

*

АРКАДИЯ КОНСТАНТИНОВНА ЛИШИНА И ТАТЬЯНА СЕРГЕЕВА

Аркадия Константиновна читает с листа:

 Письмо на двух машинописных листах адресовано Александру Орлову, который первым из местных жителей вместе с братом начал собирать и хоронить убитых в Мясном Бору под Новгородом.

Письмо отослано 8.06.99 в Казань Черепанову (запись Олега наверху первой страницы печатного текста) — А.Л., при перепечатке в компьютер в феврале 2013 года.

Москва, 28 мая 1999

 Дорогой Саша,

При самом глубоком уважении к тебе и к поисковикам, с которых начиналось наше движение (задолго до 1989 года, задолго до признания его государством и вмешательства в него комсомола), не можем не высказать мысли, которые просятся на бумагу после прочтения твоего текста в № 7 (27) «Отечества».

Первое: Какова же разница между «той страной», где здорово и свято было искать и перехоранивать красноармейцев и командиров, и «этой страной», где надо оставить все как есть? Ведь и тогда, и сейчас была огромная разница между обществом и государством, между простыми людьми и чиновничеством (от партии, от госаппарата, от армии, от церкви, наконец), между людьми, чувствующими свою ответственность, и людьми, ориентированными на власть и деньги. Ничего не изменилось — разве что откровеннее стало зло, откровеннее и циничнее. Вот и вся разница. И тогда, и сейчас люди у власти лицемерили и лгали, гребли под себя и относились к простым людям как к быдлу... Но ты-то — прежний — почему же ты меняешь фронт? И откуда у тебя (у Саши Орлова!) это легкое пренебрежение к родственникам погибших, для которых «время остановилось в 1941 году»? Я понимаю, — если рассуждать, что пока они, эти родственники — живы, есть смысл искать и восстанавливать имена. А когда уйдут (ждать этого недолго!), то, действительно, половина смысла поиска, вплоть до имен и военных биографий павших, пропадает. Останется «военная археология». Это время придет, до него еще лет 15-20. Но сейчас-то — за что их обижать? Даже больше скажем: за что их, еще живых, предавать? Им-то, во всяком случае, большинству, не все равно, где лежит брат, отец, дед — на поляне под дерном или в могиле (пусть братской, пусть поздней) с именем, высеченным на камне, или даже без него.

В любом году (и в 1981-м, и в 1985-м, и в любом другом) можно было бросить камень в нас, переносящих в полиэтиленовых мешках мертвые кости с одного места на другое. И бросали... Но — ты?! Может быть, дело в том, что ты сам в чем-то изменился... И это не в упрек. Только камни бросать не надо...

Второе:

Занимаясь поисковой работой с 1968 года, а вплотную — с 1985-го, никогда еще мы не ощущали стыда за то, что кто-то где-то, на чем-то делает «бабки».

«Им» все равно, на чем делать эти «бабки» — на крови афганских боев, чеченского побоища, на развалинах Грозного или на солдатских костях. Но мы-то здесь при чем? Не общайся с гадами, не сдавай им отчетов, не присягай им на верность — и все тут.

Возможно, нам проще в силу того, что наш «Дозор»[50] всегда был на партизанских началах в поисковом деле: мы всегда работали, где хотели, с кем хотели, и отчитывались, когда и кому считали нужным. Или — никому. Правда, довольно часто приходилось (и приходится) ездить за свой счет. Но это не всегда. Порой дает средства министерство образования, совсем редко — поисковые структуры. Тебе, конечно, сложнее: ты на виду и к тебе обращены лица всяческих «боссов». Но ведь и эта ситуация подконтрольна тебе. Разве не так?

Кстати — разве не бредом в принципе была речь господ чиновников об индивидуальных контейнерах для каждого найденного бойца? Это же целую промышленность надо было бы разворачивать — многие тысячи «гробов». Автотранспорт и техника доставки? А ситуации, когда от бойца одна рука или один череп остался? Не говоря уже о том, что такие прибамбасы пластмассовые только помешали бы костям уйти в родную землю... раствориться в ней.