Смерти нет. Краткая история неофициального военного поиска в России

Они ни одного серьезного захоронения не сделали, нашли на чужом раскопе орден Красной Звезды. Пришли: «Донатыч, так и так». Я сам в результате искал фамилию погибшего, искал родственников. Оказались во Ржеве, а Ржев от Спас-Деменска же недалеко. Я ему говорю: «Всё, Жень, выяснилось, ехайте туда». Он какого-то пацана встретил, рассказал, место назвал, а местные ржевские поисковики на него взъелись: мол, как так, наши родственники, а какой-то Донатыч нашел. Ну-ка, зови его сюда. Он меня туда оттащил к ним, они мне говорят: «Хули ты, мы там начинали копать, это наш орден». А Женя перевел так, будто это я хочу их славу себе присвоить. Я не испугался, конечно, хотя и пьяный уже был. Говорю: «Я нашел родственников, берите что угодно, хоть орден, хоть что, только их не обманывайте!»

А там старушка такая, деревенщина, она даже не понимает ничего. Говорю им: «Вы ей сделайте, как мы делаем — орден в рамке подарите». А они орден себе, неприятная тема. Я сначала воевал с ними, а потом плюнул. Знаешь, почему? Жизнь коротка! Еще с ними воевать, время тратить. Но поэтому мы с этим Женей теперь не в одном отряде. Хотя «Ополченец» — это мой отряд, я его организовал. И за пять лет мы этим отрядом подняли 350 человек. Во-первых, ни копейки при этом у государства не взяли, чем я доволен. Во-вторых, все с радостью работали там. Ведь трудно бывало иногда: мы не пропустили ни одного захоронения. То есть если мы нашли бойца — мы должны и захоронить. Отпрашивайся заранее, как хочешь, но ты его уже должен проводить.

Есть же разные поисковики, понимаешь. Я, например, когда во все это попал, был старой закалки. Я собирал Вахты памяти и за это ни копейки не брал. Я нигде не числился. А те, кто был со мной, показывали фотографии где надо, получали гранты. А потом мне звонят из администрации Спас-Деменска, говорят: «А чего это у тебя опять приезжают, намусорили?» Я отвечаю: «Как так, да не был я!» Оказывается, что из других городов приезжали без моего ведома, а поделать с этим ничего я не мог.

В общем, поиск сейчас завязан на деньги, на гранты. На моих глазах, сколько я работал в этом сам, прошли такие изменения: сначала поиск был под министерством обороны. Тогда народ еще помнил многое, я специально ходил по людям и делал опросные листы. Когда люди брали и показывали — вот там вот убили дяденьку, там самолет рухнул. И все они к нам, к поисковикам, хорошо относились (нас тогда было мало, на всю Московскую область двенадцать-пятнадцать человек).

Потом, когда разрушили все, безработица началась и среди местных отношение другое. Приезжаешь делать опрос, а к тебе подходит человек, говорит: «Я вам могу показать за сто долларов, вот там, я знаю, закопаны бойцы». Да какие сто долларов?! Я такой же, как и ты, у меня зарплата тоже восемь тысяч! А он, видимо, думает, я из Москвы. Неприятно как-то. Говорим: «Да и не надо, не показывай. Сами найдем».

Позже, когда началось распределение бюджетных денег, пришел «Комитет по делам молодежи», ДОСААФ[3], СПО[4] — кто только ни командовал. Потом стало в лесу такое: встречаешь людей, тебе говорят, мол, вы здесь надоели, поисковики. Я говорю: «Вы знаете, я ищу родственников, у меня здесь дед погиб. Я ищу ваших же, они не должны гнить в земле, а должны лежать в братской могиле». Отвечают: «А ты посмотри, что творится». Московские «Вахты», где побольше денег, где покруче всё, на машинах приезжают, выкапывают огромные траншеи, останки — часть забирают, часть бросают наверху раскопа. А потом местные приходят: там, где они грибы искали, где отдыхали, где землянику собирали — банки, пакеты, ямы разрытые. И уже стали на дорогах смольчане дощечки ставить с гвоздями, чтобы люди не ездили. «Чего ты здесь делаешь? Ничего мы тебе не покажем!»

И вот так отношение поменялось. Сейчас все становится еще хуже, так как сверху насаждают патриотизм. Честно сказать, вот эти «юнармейцы»[5], их в нашем кругу зовут «мертворожденное дитя». Этих молодых заставляют ходить, кричалки кричать, а они многие историю даже не знаю. Как парадные войска. Ну не так же их надо воспитывать. Сверху продавливают патриотизм, на местах берут деньги, делают всё по-своему. Все же не проконтролируешь. Если уж на то пошло, что стали «хлебные» места делить, мол, мы вас не пустим сюда. Стали друг у друга самолеты воровать.