Смерти нет. Краткая история неофициального военного поиска в России

Ты ж знаешь, я двадцать лет жизни отдал Спас-Деменску, мне местный мэр там помогает. Мы с ним в хороших отношениях, он знал, что мой отряд работал с одной целью. Я ему всегда говорил, что мне не надо ничего, мне надо только, чтобы было захоронено и было записано. А теперь начинается как: местные договариваются с другими поисковиками, не буду называть отряд... Находят они в одном месте солдат и делают времянку, в которой хранят останки. Потом берут деньги под вахту в другом месте и везут останки хоронить туда. Когда такое один раз выяснилось и все об этом узнали, мне пришлось эти останки отнимать, чтобы их не вывозили. А для них это деньги. Спрашиваю у одного: «Зачем ты законсервировал сорок человек?» Уже третий год лежат. Я-то стараюсь, что если нашел, то в тот же год и захоронить их. А у этого были, так сказать, нычки.

Как-то осенью на высоте мы пошли останки забрать, которые раньше не смогли унести. А поднялись наверх — увидели очень много останков, накрытых лапником. А лапник, если у него уже отпали иголки, — это значит, он пролежал полгода. Я начал собирать останки, думаю: «Ни фига себе, бросил кто-то». Смотрю — среди останков рука с мясом оказалась. Я про себя говорю: «Вот же спас-деменские мародерят». Они же потом и сели за оружие. А это они так накрывают, а когда надо для отчетов — забирают. Короче говоря, я думаю, что надо уже с ним поругаться, а потом понимаю: как же я это докажу, что это они? И один раз после захоронения сидят и пьют, один из них, замкомандира, и говорит: «Да вот, Донатыч, ты не понимаешь, мы даже находили, поднимали, когда на руке было мясо!» А я говорю: «Я знаю, куда вы те останки дели! Мы же потом их вытаскивали и захоранивали! Чего же вы!» Отвечает: «Да их столько здесь — за один раз не унести». Я говорю: «Вы делаете консервы, и отдаете только когда надо. Когда деньги за это получите — вы отдаете».

Многое изменилось. Есть такое Военно-историческое общество, представляешь? Я вот фотографию тебе покажу. Помнишь, какой был памятник в Гнездилово[6]? Там же воевали молодые комсомольцы, автоматчики, гвардейцы. Даже Берия сказал Сталину: «Ты чего их посылаешь в наступление? Они же из Сибири, дети ссыльных, репрессированных, не повернут ли они на нас?» А тот ответил, вот именно про эти войска, что, мол, они воюют не за Сталина, они воюют за свою родину. И действительно, воевали за родину, все там они и полегли. И именно такой молодой автоматчик и на памятнике, все сделано правильно было. Понимаешь? Я всю дорогу пытался памятник этот поддерживать, за свой счет покрасить хотели — в партии разные писал, сметы составлял. Но нет, надо, говорят, чтобы памятник этот стал федерального значения — тогда будут и средства, и с памятником все будет нормально.

И вот Военно-историческое общество взяло все в свои руки. У нас радость — будет федеральный памятник на высоте. И что же: снесли старый памятник, заменили типовым, какие они ставят повсюду — ополченец с винтовкой. Ну это ладно! А на лицевой стороне памятника что написано должно быть? Уж точно не «Сей памятник установлен Военно-историческим обществом»! Мне просто больно. И сделали они все это быстро. За два дня снесли всю старую высоту, так называемый армянский вариант.

Все могилы, все что мы годами хоронили, они заложили плиткой. У меня у каждой могилы был учет: сколько лежит, кто лежит. Я не стал даже подходить туда, когда были торжественные мероприятия. И после этого два года ехать туда отказывался: не могу я по плитам этим ходить, я знаю что под этими плитами — могилы, знаю, сколько людей мной там похоронено. Ну, правда, товарищ мне в ответ тоже правильно сказал, говорит: «Чего ты, Донатыч, у нас и так вся земля в могилах...»

Да... Сколько мы подняли. Просто вот про этот памятник в Гнездилово — нехорошо ведь это, негоже, на передней стороне писать себя. Ну честно, ну не то. Надо было посовещаться, мы, понимаешь, чего: я же на участке на этом хоронил в разных местах. Что стоило из того уголка, где могилы, сделать холмик, землей засыпать... Да, плиткой быстрее — они торопились. А надо было могилы огородить, паспорт на каждую есть: там шестьсот человек лежит, там двести семьдесят, ведь все известно. Пусть, да, они безымянные в основном, сам понимаешь. Зато — могилы. Там есть даже отдельная доска, которую поисковики делали, когда находили, — это имена установленные.

На памятнике все имена из архива, недостоверные, будто бы их захоронили, а на самом деле — какое там. После Гнездиловской высоты им надо было брать еще одну высоту, потом Ельню. Войска быстро проскочили, а пришел приказ всех захоронить. Кто будет хоронить, когда от взвода осталось три человека. И им еще следующую деревню брать, Барабаново. Потом еще другой приказ вышел, местному населению — по уборке трупов с территории. Я разговаривал с теми людьми, кто должен был это делать. Говорят: «Мы бабули, мы боимся подойти — кругом мины, снаряды».