Смерти нет. Краткая история неофициального военного поиска в России

Перед этим она переселила маму из Вячевой квартиры в соседний подъезд, в свою маленькую квартиру. Когда она разбирала архив, повыкидывала кучу фотографий... Понимаешь, да? Ее сейчас находят, причем через меня почему-то, это потрясающе. Периодически ее ищут издатели через меня, чтобы взять разрешение на публикацию чего-нибудь. Это мы сидим во всех этих бумажках, с каждой фотографией. Все обнюхаем, оближем. А она просто коробками все это собирала. Если на фотографии кого-то нет — значит, не нужна она. Нина так расстраивалась, говорила: «Таня, кого я вырастила, как так можно, он же ее удочерил, она же его дочка, как можно к памяти так отнестись!» Мы только руками разводим, могли только посочувствовать. Ну и о чем мне с ней говорить? Про этот дубовый крест, который мы черт знает откуда везли, столько с ним возились с этим деревом? То, что у нас подо Ржевом целая кондратьевская роща, — это Ниночке было интересно. Мы ей сказали, что там поставили крест с его фотографией. И там мы сделали тропы — маршрут, как Сашка там ходил. По книжке: где была землянка комбата, где что. Вот Ниночке это было важно. Она мне фотографии передавала, рассказывала. Она знала, что там все это есть. Не прах, как он хотел, но хотя бы это место. А вот этой девочке — неинтересно. Поэтому и разговаривать не хочется. С Вячеславом и Ниной мы на одном языке разговаривали.

Т. С.: А с ним что случилось: ударил инсульт. И он понял, что что-то не то. У него в тумбочке лежал трофейный пистолет, который он откопал там, на Овсянниковском поле, еще в 60-х. Он его на всякий случай держал — почистил, починил. И когда он подумал, что дело плохо, есть шанс стать беспомощным, — он его достал и попытался выстрелить себе в сердце. Но в сердце не попал, попал в легкое. Провел двое суток в реанимации. А Нину в это время задолбали, таскали ее: «Откуда оружие?», туда-сюда. Она мне плакала, говорила: «Неужели человек не может уйти так, как считает нужным?» И я узнала только на девятый день. Это сейчас у всех сотовые, тогда же было не узнать.

А. К.: Он знал про нас и очень уважал наше дело. То, что мы раскапывали 915-й полк. Он говорил: «Я думал, что это только наша такая горемычная команда, а оказывается, по всему фронту так было». Прочтешь статью Вячеслава. А мы опубликовали донесения командира 915-го полка. Их бросают на линию фронта. После атаки остается, допустим, 15 человек. Их опять — вперед, в атаку. Командир отчитывается: сколько осталось, что уже всех туда стянули, но нет — надо держать оборону. Кондратьев и говорил, что думал, что они одни такие горемычные были. Мы опубликовали эти донесения в «Ржевской правде» и послали ему. И они его взбудоражили на статью.

Т. С.: У моего дорогого бати была такая традиция. Если ему чье-то произведение нравилось, он писал письмо в редакцию. Народ откликался. Я так понимаю, что и Вячеслав Леонидович на эту тему вылез. Мне так кажется. А потом выяснилось, что Берестов, с которым давно дружили, тоже был его знакомый. Они все дружили: и он, и Белаш, и Кондратьев. Знаешь же Берестова стихи: «Как хорошо уметь читать! Не надо к маме приставать...» Вот это он. Домовенка Кузьку знаешь? Александрова[82] — это его вторая жена. Вместе работали: он писал стихи, она рисовала, она художница была.

А. К.: Мы однажды ехали на юбилей Берестова. Уже его в живых не было. Ехали в центральную детскую библиотеку. И узнали откуда-то, что у Наума Коржавина[83] день рождения в этот день. А он почти слепой был уже. И мы подумали — что ему купить? Пистолет мы ему купили разноцветный. Еще никого не было, он на первом ряду сидел. Мы подошли, говорим: «У вас сегодня день рождения, вот вам». Разноцветный пистолет, сверкунчик — он разноцветными огнями загорался. Он в этот пистолет вцепился. Вокруг уже празднество, а он все игрался, очень ему понравилось.

Т. С.: Белаш с Вячем очень дружил.

А. К.: Ну так, на расстоянии дружили.