Смерти нет. Краткая история неофициального военного поиска в России

Т. С.: А потом его уговаривали друзья в Союз писателей вступить. Вячеслав Кондратьев, они дружили, Валентин Дмитриевич Нерестов — он не о войне писал, но тем не менее тоже дружили. Они ему говорят: «Давай в Союз писателей». Отвечал: «Это сволочная, продажная организация, я туда не пойду». А потом он решил, что у него рак, хотя у него была язва. У него знаешь как... У него однокомнатная квартира была, и он блиндаж в ней сделал, окна заклеил. Был нормальный мужик, гулена: и по бабам, и выпивкой баловался, вечеринки любил с друзьям. Но война так догнала. Бойницы в окне оставил и сидел, занимался войной. Перестал общаться. А к нам он пришел, потому что стихи его в журнале «Знамя» были опубликованы. Лишины их прочитали, и отец ему написал письмо через редакцию. И он по этому письму к нам приперся. Мы жили в квартире при школе на Пресне. Лишиных не было, была моя сестренка с мужем. Он там посидел, подписал что-то на память и ушел. Дальше мы пытались до него достучаться, чтобы встретиться, но ни фига не получилось. Больше он на связь не вышел. Потрясающий мужик, конечно. В Союз этот так и не вступил, по врачам не пошел, заперся и голодал, пока не помер. В своих текстах он не разрешал заменить ни одного переноса, ни одну запятую. Только сейчас, насколько я знаю, Брусникин надыбал его стихи, актер, читает где-то. Еще у Белаша была пьеса «Фронтовики», которую он пытался закинуть в какой-нибудь театр, но никто ее не взял, потому что ставить ту войну, которую он нарисовал, очень уж тяжко. Но в черновиках она где-то у нас есть.

[...]

Т. С.: В конце 80-х — начале 90-х, когда перестройка пошла, тогда было плотное общение с немцами. Немцы не боялись уже ехать сюда. У меня вообще история была с одним немцем: его старший брат воевал на Восточном фронте, был ранен сильно, сам двигаться особо не мог. И на него вышел наш солдатик и почему-то не пристрелил, оставил. Это вот я со слов этого братика рассказываю. И в итоге он выжил: видимо, попал в плен, пережил лагеря и вернулся. Повезло два раза, вернулся домой. И вся его семья считает себя обязанными. И этот братик (он уже инвалид: с ногой что-то у него, протез не протез — не помню уже) тогда, в конце 80-х — начале 90-х, возил сюда гуманитарную помощь. Он ее как-то оплачивал, как-то собирал, перевозил, сопровождал.

Там, видимо, была какая-то еда, какая-то одежда. Видимо, адресно. А было это в связи с тем, что была передача «Голос Москвы» в Германии и был такой отклик. Мне потом позвонил журналист из Германии и говорит: «Встретиться с тобой хотят!» Ну я типа: «Яволь!», и мы сели и поговорили у него в номере в гостинице. И вот у них были безумно благодарные люди, особенно в 90-е, в голодные времена.

А офицеры и солдатики, которые подо Ржевом воевали, — вот они скопом туда тогда и поехали. Лишины там были тогда. Я-то так, рядом постоять, мы с Колькой больше в уазике сидели. А эти вовсю там общались с этими херрами при званиях всевозможных. А Вячеслав Кондратьев на это потом сказал, мол, что же вы мне не передали, не сказали. Он мечтал встретиться с кем-то, кто на той стороне воевал. Он не смог. А Лишины пообщались. (Татьяна обращается к Аркадии Константиновне.) Ты можешь чего-нибудь про это вспомнить? Чего они рассказывали?

А. К.: Мне было, например, стыдно, когда в Муравьевской школе, подо Ржевом... напротив этой школы — болото. И немцам пришлось посреди этого болота возлагать венок своим погибшим — там их братская могила была. А напротив, при школе, памятник наш стоит. Сам понимаешь.

Т. С.: А я помню из ваших рассказов, как немцы поехали в Зубцов[87] на могилу к своим. У них же все закартировано, говорят: «Вот здесь на карте наше кладбище». Ну они и приперлись к асфальтированному детскому садику. И встали. И Лишины им сказали: «Да вы не переживайте, с нашими могилами бывает и еще хуже!» Ты не помнишь этого? Ну вот, а я помню. Еще помню 65-й или 64-й год, когда в деревне под Вязьмой сохранялось немецкое кладбище с характерными крестиками, прямо в центре деревни. В очередной наш приезд прошел бульдозер и все это сровнял на моих глаза. Я дитем была и это помню...

Мы с мужем поехали в Карелию на озеро на пять дней буквально. Причем тогда был какой-то дефолт, что ли, что-то такое. Мы сидели там без всего, люди нас не трогали, потому что видели, что мы вдвоем на берегу озера сидим. А там же тоже война была. И с Сашкой[88] очень интересно там было ходить — он же военный.

 Если какой-нибудь окопчик увидит — сразу может рассказать, что было вокруг. Сашка интересный. Он поиск не зацепил особо, но его взгляд на это — это интересно. Мам, ты расскажи, как немцы приезжали, когда вы в институте работали.

А. К.: Да это-то зачем — это не поиск...

[...]

Т. С.: В самом начале 90-х «черные» начали бизнес, они тропу протоптали к посольству Германии.

А. К.: Неразломанные медальоны. И они даже половинки продавали[89].