Сначала Россия, потом Тибет

На обратном пути лил дождь. Пони потеряли всякое терпение, и удержать их было нелегко. Наконец в сумерках мы, усталые и окоченевшие, спешились у гостиницы. Бедный Пемба едва передвигал ноги. На ужин пришел Блад с бутылкой мятного ликера, чтобы отпраздновать последний вечер. Мы поговорили о британцах в Индии, и он проявил терпимость и понимание, которые обычно встречаются среди офицеров индийских полков и никогда — среди торговцев Калькутты и Бомбея. Я жалел, что не могу остаться, чтобы составить ему компанию. В Гьянгдзе мы славно провели время. Но последняя пара дней показала, что не за горами зима, а у нас не было желания путешествовать по Гималаям в более суровых условиях.

В последнее утро в Гьянгдзе мы проснулись в унынии. День был воскресный, как мы помнили, и даже здесь это ощущалось. Но горевать было некогда. Долг вежливости обязывал. Не успели мы с М. позавтракать, как вбежал недремлющий Пемба и сообщил, что у ворот ждет раджа Теринг. Кровати были не застелены, чай у нас закончился. Но по намеку Провидения — а может, Пембы — раджа почувствовал наше затруднительное положение и отправился навестить второго сына, жившего неподалеку, с которым и вернулся час спустя. На радже был фиолетовый шелковый халат, поверх фиолетовая бархатная куртка без рукавов и шляпа с типичным китайским узором и с загнутыми кверху темно-коричневыми бархатными полями, из-под которой сзади ниспадала алая кисточка. Шляпа указывала на особый статус, присвоенный ему в Лхасе.

Он выпил чаю, с некоторым трудом съел печенье, намазанное маслом и мармеладом, и подарил нам очень большой белый шарф и красивый ковер, изготовленный у него в поместье. Мы поговорили о Лхасе. Он пояснил, что из-за британских связей — поскольку индийское правительство официально присвоило ему титул раджи — ему не поручали административной работы. Однако он каждый год ездил в Лхасу, чтобы засвидетельствовать почтение Далай-ламе, и от этих встреч получал удовольствие. Останавливался он у замужней дочери. Еда была самой лучшей, проводилось множество празднеств и театральных зрелищ, устраивались частные вечеринки, длившиеся ночь напролет. Его рассказ и другие, услышанные нами, лишь подтверждали, что насладиться прелестями тибетской жизни в полной мере можно только в столице.

Раджа откланялся, а мы принялись упаковывать вещи, прежде чем отправиться на последний званый обед, куда нас пригласил Тукса, хозяин свадебного пира, ожививший наш первый день в городе. Старик и сын встретили нас не у дверей, как ранее, а за пределами двора, тем самым оказав нам большую честь. Компания собралась в комнате, где находился ранее описанный медный шкаф. Пришло около двадцати человек, только мужчины, сливки местного общества. Под окном на почетном месте восседал Кенчунг, одетый в оранжевую парчу, справа от него — джонгпен[433], в сапфирово-синей куртке поверх зеленовато-желтого халата. Напротив Кенчунга сидел почтмейстер, пузатый субъект с косичками в грязно-бордовом одеянии. Слева от Кенчунга сидел богатый торговец, чей узел на макушке, завязанный красным, означал, что он созрел для продвижения по служебной лестнице. Основная группа гостей играла в разновидность маджонга[434], напоминавшую бридж, только в масти было шестнадцать карт. Очередная победа противника сопровождалась громкими криками, и груды тибетских денег кочевали от одного игрока к другому: грубые медные монеты и банкноты с ксилографическим отпечатком льва[435]. Я заметил, что джонгпен обернул ноги фиолетовым ковриком. Кенчунг, наоборот, сбросил темно-бордовую шелковую накидку, расшитую золотыми кругляшками и подбитую теплой тканью, как красный коврик для камина.

Кроме нас, все присутствующие были в великолепных одеждах, что придавало вечеринке атмосферу торжественной веселости. Хозяин красовался в одеянии из тончайшей темно-зеленой шерсти, перевязанном алым кушаком. Сын, также с красной лентой в волосах, носил рыжевато-коричневую парчу, перехваченную желтым поясом. Под ней виднелись высокие мягкие кожаные сапоги, украшенные темным тиснением. Нас подвели к почетным гостям, с которыми мы обменялись рукопожатиями, и усадили за отдельный столик в конце зала. Остальные участники вечеринки расположились за другими столами вдоль стены напротив окна и тоже играли в азартные игры.

Как только мы пришли, служанки подали чанг. Хмурая девица, которая в прошлый раз мне прислуживала, и теперь старалась, чтобы я пил до дна. Мы ускользнули и перекусили сухофруктами, пока шум в дверях не возвестил о начале самого обильного обеда, который мне когда-либо довелось отведать.