Сначала Россия, потом Тибет

Искусство приема пищи, доведенное до совершенства китайцами и перенятое тибетцами, коренным образом отличается от того, которое практикуется в Европе. У нас и размеры, и состав блюда тщательно продумываются заранее, гостя угощают готовым шедевром, в создании которого он играет незначительную роль или не участвует вообще. По обычаю Поднебесной, именно гость создает рецепт из разложенных перед ним продуктов. Процесс ни на секунду не прерывается: когда убирается одна серия мисок, на столе оказывается следующая. Напитков не подают. А значит, ешь непрерывно, и аппетит подогревается, помимо чистой жадности, любопытством из-за разнообразия блюд. Палочки для еды перелетают от одного блюда к другому в бесконечной смене, и внезапно, в конце трапезы, некоторые из предыдущих блюд повторяются, так что можно снова попробовать то, что понравилось в начале. В данном случае мы просидели более двух часов и жевать не прекращали ни на минуту. Меню, насколько впоследствии вспомнили общими усилиями, было следующим: арахис и другие орехи, сардины, которые мы сами привезли в подарок, нарезанный овощ, похожий на сельдерей, с кусочками мяса, китайские креветки, фрикадельки, мясо, смешанное с грецким орехом, по вкусу напоминающее засахаренные каштаны, баранина, мясо под соусом карри, сладкий рис с изюмом, изюм в сахарной пудре, пончики с сиропом, шарики из теста, морские водоросли, до того вкусные, что не описать словами, различные другие овощи твердой консистенции, корни бамбука, мясо с квашеной капустой, белокочанная капуста, грибы, маленькие моллюски с грибами, крупные моллюски, четыре вида рыбных рубцов, один из которых был неприятно губчатым, желудок акулы, гороховое пюре и печень или почки. А чтобы всё это запить, принесли два обычных вида чая и бокалы с мятным ликером.

На протяжении грандиозной трапезы за нашим столом сидели сын хозяина дома, а также великан с усами Гинденбурга[436] по имени Нишап, слывший главным богачом в Гьянгдзе. Репутацию он укрепил, надев на одну руку рубин, а на другую сапфир, каждый более двадцати сантиметров в поперечнике. Несмотря на светлые тона и множество изъянов, они придавали ему великолепный вид. Как раз в тот момент, когда мы собирались спросить, сколько они стоят, он задал нам тот же вопрос.

Нишап почти ничего не ел, и Г. не удержался от вопроса. Тот ответил, что ему невыносимо чувствовать, как растет живот. Г., чьи познания в буддизме не уступают остальным знаниям, возразил, что всегда считал желудок вместилищем мудрости. Замечание, когда его перевели, вызвало взрыв смеха у зала. Нишап, неисправимо материалистичный, повторил, что большой живот — это неудобно, ему и этого достаточно. Пемба, через которого велась эта беседа, сообщил нам, что дома тибетцы едят в шесть раз больше, чем на вечеринках. Мы только удивлялись, как они вообще передвигаются.

В три часа снова появились женщины с чангом, а мы вспомнили, что до наступления сумерек нам нужно добраться до Согонга, расположенного в двадцати четырех километрах. Багаж уже отправили. Пони Блада должны были еще раз переправить нас на первом этапе путешествия в Индию. После грустных прощаний с ним и Пембой, совместная опека которых позволила нам узнать гораздо больше о тибетской жизни, мы пустились галопом. Сумерки сгустились быстро. Последние шесть километров мы скакали во весь дух. К половине шестого, когда мы добрались до гостиницы, уже стемнело, и слуги ждали с фонарями, чтобы нас проводить.

Вспоминая Гьянгдзе, я понимаю, какой драгоценный опыт дала нам та неделя: мы познакомились с образом жизни, который больше нигде в мире не сохранился. Для европейцев он сродни Средневековью, этапу, пройденному давным-давно, но тем не менее корни нашей традиции еще подпитывают из него большую часть силы. И никто не знает, как скоро западный материализм преодолеет барьеры, которые до сих пор успешно поддерживаются. Со стороны Непала на юге и Китая на западе постоянно жива угроза насильственного вторжения, и даже в течение нашего путешествия она дважды достигала такой опасной точки, что требовалось посредничество Британии. Трудно представить, как можно постоянно отражать врага, без обученной и управляемой по западным образцам армии, против которой категорически выступает правящая верхушка. Более того, стране, где правосудие жестокое и тайное, где распространены болезни, а независимое мышление невозможно, западные идеи могли бы принести некоторую выгоду, но перевесят ли преимущества недостатки? В нынешнем состоянии западной цивилизации, чья духовная пустота по отношению к Азии маскируется грубым утверждением о моральном превосходстве, мне кажется, что не смогут. Надеюсь, что образ жизни, который мы наблюдали в Гьянгдзе, сохранится, и желаю Тибету удачи в его попытках закрыться от мира до тех пор, пока не изменится Запад и не научится более обоснованно рекомендовать новшества тем, кто до сих пор их избегает.

Зима приходит рано