Сначала Россия, потом Тибет

Все предсказывали нам снегопад, и мы выехали из Гьянгдзе, ожидая встретить его верхом, так как над долиной Согонг лежали густые тучи, а горные вершины уже побелели. Что касается перевалов в Индию, Джелепа и Натху, до Пембы доходили слухи о полутораметровых сугробах, а то и выше. Мы же проснулись под безоблачным небом, на котором ярко светило солнце, но холодный ветер пронизывал насквозь, и, спасаясь от него, мы все надели по зеленой шелковой маске с прорезями для глаз, купленной на базаре в Гьянгдзе. Вероятно, предосторожность на данном этапе путешествия была излишней, поскольку на самом деле следовало опасаться метели или таяния снега. Однако, столкнувшись с невзгодами путешествия при подъеме, рисковать не стали и, конечно, встретили тибетцев в таких же масках. Помимо этих устрашающих средств защиты, мы запаслись хлыстами и преодолели перегон между Согонгом и Кхангмой в двадцать четыре километра за два с половиной часа. И всё же нас охватила беспричинная тоска, которая, кажется, неотделима от путешествий по Тибету. После прогулки по долине Кхангма, насмотревшись, как малыш отправляет камни из вязаной пращи так же далеко, как взрослый игрок отбивает мяч на площадке для гольфа, я снова ощутил тяжесть в голове, поэтому в четверть третьего лег спать.

К следующему утру пара таблеток эмпирина[437] привела меня в чувство, и я наслаждался неторопливой поездкой в Самоду. По дороге я заехал в монастырь Декзу, который ремонтировали. Именно здесь я наблюдал за процессом изготовления карниза с помощью крашеных веток. Ко мне подошел вежливый джентльмен с красивой серьгой в ухе и, хотя и удивился маске и очкам, показал храм. Монахов поблизости не наблюдалось. Казалось, он один руководит текущей работой. В тот день я путешествовал в одиночку и, добравшись до гостиницы в Самоде, призвал на помощь свои познания в тибетском, чтобы испытать для езды яка. С соседнего поля привели животное, на которое я взгромоздился, испытывая невероятные неудобства, перебрасывая поводья из шерсти яка, прикрепленные к его ноздрям, с рога на рог, безуспешно стараясь направить животное туда, куда надо. Впоследствии я узнал, что его дом находился в противоположном направлении, на дальней стороне горного хребта, и, когда я отпустил яка, он потопал неуклюжей рысью туда. Через некоторое время я попытался его развернуть, на что он негодующе закрутил головой, бодая мои сапоги. В конце концов мне удалось вернуться в гостиницу как раз, когда прибыли остальные, которые несколько удивились, увидев, что я безвозмездно провожу испытание еще одного транспортного средства.

Из Самода мы замышляли совершить двойной перегон в Дочен, в сорок два километра. И снова я отправился в одиночку, плавно поднимаясь одиннадцать километров по скалистым долинам, пока не выехал на равнину Кала, простиравшуюся передо мной еще на одиннадцать километров. По необъятному пустынному пространству, безмолвному и великолепному в окружении заснеженных вершин, шло стадо из семи рыжевато-коричневых диких ослов с белыми ногами, которые двигались в такт, как кордебалет в мюзикле. Мой пони, отдохнувший в Гьянгдзе, был в прекрасной форме и погнался за смешной труппой. Словно выпущенная из лука стрела, он проскакал три мили галопом и, только чтобы досадить мне, выискал на равнине единственный камень и споткнулся о него. В полдень мы позавтракали в гостинице Кала и сразу после этого въехали в одноименное ущелье. Пока мы выезжали на берега озера Дочен, постепенно открывался вид на хребет Чомолхари: появлялись вершина за вершиной, ярко блестящие, под свежевыпавшим снегом, не в пример свинцовым водам озера, угрюмая, взъерошенная ветром поверхность которого грозилась замерзнуть у нас на глазах. Стаи уток всё еще плавали в тщетной надежде предотвратить непредвиденную неприятность, а у берега по мелководью беспокойно расхаживали взад и вперед две пары черноспинных журавлей. Я последовал за одной из них. Сначала птицы шли одна за другой ровным шагом, разделенные расстоянием в восемнадцать метров. Когда я ускорил шаг, они тоже заторопились, пока внезапно один из них не развернулся, и они продолжили маршировать в разных направлениях, всё еще в ногу, как часовые при смене караула.