Сначала Россия, потом Тибет

Здесь мы наскоро пообедали, так как было уже поздно. Тропинку окружал густой лес, который казался гостеприимным после пустошей плато. Тибет остался уже далеко позади: путешествие последних трех недель стало чем-то отстраненным, выходящим за рамки обычного. Лиственницы еще не утратили золотистого цвета. Но с них исчезли осенние краски. Природные бедствия c землей и камнями изменили ландшафт. В одном месте целая группа деревьев скатилась по склону горы и вертикально приземлилась на тропинку. Не понимая, что произошло, и помня это место таким, каким оно было раньше, я удивился, почему тропинка внезапно исчезла в лесу. Мой пони устал меньше остальных, и я поехал впереди. Солнце клонилось к горизонту, а пройти оставалось еще шестнадцать километров. Сгустились сумерки, я ускорил шаг, несясь беспорядочным галопом по неровной тропе, через валуны и русла ручьев, мимо разрушенных китайских казарм, пока в половине шестого, когда уже совсем стемнело, не добрался до окраин Ятунга и не попросил первого встречного указать дорогу в гостиницу. Сначала меня не поняли. Я проревел слово во всех тональностях, какие только пришли в голову. В конце концов, понимание забрезжило, и он отправил меня через мост и вверх по противоположному холму, где на пороге гостиницы ждал сторож. Знаками я объяснил ему, что за мной едут остальные, и убедил послать им навстречу проводника с фонарем. Он оказался весьма услужливым и, когда через полчаса прибыли мои спутники, приготовил для нас превосходный ужин из собственных запасов: омлет и немного жареного мяса яка. Навстречу каравану из мулов послали еще одного проводника. Они прибыли только в половине девятого после двенадцатичасового марша без остановки.

День был утомительным, как, впрочем, и вся неделя. Мы с радостью провели следующее утро, праздно просматривая пачки писем, ждавшие нас здесь. Судя по размеру шрифта, «Дейли экспресс» сочла, что мои статьи о полете в Индию представляют ценность. Позже мы навестили Смита, торгового агента, в официальной резиденции на другой стороне долины, обычном англо-гималайском шале, крытом красным гофрированным железом и украшенном едва заметным британским флагом. Место было не лишено удобств. В саду еще цвели розы, и до выпадения снега рос душистый горошек. Слуги носили фиолетовые рубашки на китайский манер и короткие алые куртки на английский. Смит, как и мы, как раз собирался в Гангток. Мы обещали встретиться с ним вечером.

Когда мы вернулись в гостиницу, нас приветствовали музыканты в масках с блестками с плюмажами на головах. Когда мы уезжали, насладившись затяжным и усыпляющим обедом, появился еще один исполнитель с великолепным зеленым с золотом банджо, которое я тут же купил за десять рупий. Несчастному груму пришлось тащить инструмент до конца путешествия, но я почти не терзался угрызениями совести, поскольку другие слуги купили в Гьянгдзе лхасских терьеров для продажи в Индии и для перевозки их по заснеженным равнинам сами наняли слуг.

Чтобы добраться до Гангтока, столицы Сиккима, а также ради удовольствия воспользоваться другим маршрутом, мы решили пересечь Гималаи по Натху, вместо Джелеп Ла. Проехав несколько километров по долине Чумби, мы повернули на холмы направо, впервые с начала нашего путешествия потеряв из вида телеграфные столбы. Узкая тропа круто поднималась вверх и петляла вдоль ужасающего полукруглого обрыва, с которого незадолго до нашего появления свалился мул. Бедняга лежал на дне, стервятники спускались, причудливо кружась, как аэропланы, его ребра уже обнажились. Потом мы въехали в облако, и раздвоенная долина с серебряной нитью реки, извивающейся на пути в Бутан, исчезла из виду. Внезапно из тумана появился небольшой монастырь, примостившийся на изолированном выступе. Его крыша, за исключением золотого купола, была сделана из сплющенных жестянок из-под керосина, выкрашенных в красный цвет настолько аккуратно, что нелепого впечатления не создавалось.

Когда мы проезжали мимо входа, из монастыря выбежал монах, подзывая нас жестом. Но у нас не было времени. Призрачное здание растаяло внизу. Внезапно зазвучала труба, шестиметровый инструмент ламаистского ритуала. Тщетно взывал он, звук эхом разносился по скрытым долинам и перескакивал с вершины на вершину, как будто извещая нас, невидимых, окутанных облаками, о незапертых высотах и невообразимых тайниках. Еще один зов, послабее, подхватил затянувшуюся фразу, а затем третий сильно ударил по второму, так что эхо перекрещивалось и расходилось, и сам туман ожил от отдаленных звуков. Труба замолкла. Неохотно, в бесконечных поисках последнего спасения во всё более отдаленных местах, звук затих. Мы карабкались вперед сквозь деревья, понимая про себя, что Тибет с нами распрощался.