Сначала Россия, потом Тибет

Мы снова ехали по снегу. Переход был худшим, с чем мы до сих пор сталкивались: мы не видели долины под нами, однако это никоим образом не уменьшало глубины пропасти. На каждом повороте путь преграждали оползни и поваленные деревья. В лучшем случае тропа была едва ли в метр шириной. Иногда попадались мосты, гротескные сооружения, похожие на груды поваленных деревьев, в щели между которыми могли соскользнуть ноги пони и повиснуть над непостижимыми пропастями. С деревьев падали на нас каскады снега, попадая за шиворот и в ботинки. Из непроницаемой тучи сочилась противная влага: дождь со снегом. Похолодало невыносимо.

С приближением ночи черные деревья, с которых капала вода, стали мрачнее. Добравшись до крошечной гостиницы в Чампитханге, мы обнаружили, что Смит уже прибыл, и с облегчением вздохнули: лампы горели, а в камине потрескивали дрова.

На следующее утро мы выехали рано. Смит, довольно крепкого телосложения, ехал на гладком черном муле. Из-за этого альпинизма казалось, что мой пони постепенно превращается в мула. При каждом препятствии у него даже уши удлинялись. Ночью выпал снег. Но сейчас светило солнце, и на темном фоне глубоких лесистых долин сверкали потрепанные серебристые ели с плоскими верхушками, увешанные длинными гирляндами мха, словно мишурой на рождественской елке. Наконец мы проехали пограничную линию деревьев и оказались перед белой стеной горы — подходом к перевалу. И тут же спустились тучи. Мы попали в метель. Несколько шагов — и не видно ни зги. Тропа совсем исчезла из виду. Оставалось лишь подниматься и верить, что невидимых пропастей, таившихся в воображении, не существует.

В разгар продвижения вслепую пони рванул очертя голову вперед и сбросил меня в сугроб высотой по грудь. Пони М., шедший чуть позади, накренился назад у другого сугроба, и мой друг соскользнул через хвост в снег. Мы вытащили пони, снова сели на них и приготовились к повторным падениям, которые не заставили себя ждать. Делать нечего, пришлось идти пешком. К такому решению побудила бы обычная доброта, только и в лучшие времена не так-то легко взбираться по крутому склону в разреженном воздухе на высоте четыре тысячи метров, а когда, вдобавок, приходится преодолевать снежные заносы, утопая то по бедра, а то и по пояс, тащить на себе тяжелый ворох одежды, замерзшую маску, которая и без того затрудняет дыхание, и полностью потерять ориентацию, то иногда казалось, что придется отложить возвращение в Индию на другой день. Через каждые три-четыре шага мы останавливались и отдыхали, после чего пони проваливались в снег по самое седло, их с усилием вытаскивали, прежде чем приготовиться к очередному рывку. В какой-то момент появился проблеск надежды: я увидел впереди чьи-то следы. Я пошел по следам как можно быстрее, и показалось, что идти стало немного легче, как будто оставивший их знал, где находится тропа, и вдруг наткнулся на него: за скалой сидел одинокий бормочущий идиот, которого мои жесты не заставили сделать ни шага.

К этому времени склон стал почти отвесным, и мы рассудили, что лучше подождать Смита, вдруг он, благодаря инстинкту или опыту, знает дорогу, но ни он, ни его главный тибетский служащий, чье обычное спокойствие было нарушено нашими затруднениями, ничем не помогли. Этот персонаж, чья единственная серьга в ухе и куртка из пегого меха придавали ему властный вид, рискнул предположить, что до вершины метров триста пятьдесят. Сможем ли мы их преодолеть без дополнительной помощи — вопрос сомнительный. Однако каким-то чудом помощь пришла. Смит предлагал вернуться, М. колебался, а я был не прочь сделать последнюю попытку, когда из снежной бури высоко над нами донесся крик. Наши ответили. Крики сверху прозвучали снова. И благодаря единодушию наши слуги соединились с погонщиками такого же сбитого с толку каравана с юга. Даже идиот воспрянул духом и взял под уздцы моего пони, когда мы взобрались на последнюю скалу, такую крутую, что снега на ней лежало совсем чуть, и наконец снова встали во весь рост на узком краю перевала. Я был рад его помощи, потому что мой грум, нагруженный огромным банджо, отстал.

Так мы пересекли границу Тибета и, ступив на тропу каравана мулов, спустились в Индию.

Тропа стала настоящей, ровной и хорошо вымощенной. Снег почти пропал. Пройдя пешком около мили, мы снова поехали верхом. Пейзаж оживила разнообразная дичь — стайки белых куропаток, еще одна из гималайских уларов, которые, как говорят, встречаются редко, и одинокий олень. На скале играла пара куниц. Еще мы увидели гималайского фазана, самую великолепную из местных птиц, который поднялся у наших ног и уплыл в туман над бездонной долиной, фиолетово-рыжее видение. После полудня мы добрались до гостиницы в Чангу и там расстались со Смитом, которому до наступления сумерек предстояло совершить еще один переход. После тяжелого путешествия из Фари в Ятунг мулы устали, и мы решили, что лучше поберечь силы.