Сначала Россия, потом Тибет

— А у вас нет козы с длинными ушами?

Он вспомнил 1925 год, приезд главнокомандующего с маленькой девочкой, которая играла с его козой. Тут появился еще один тибетец — лама, также совершавший паломничество, — и присоединился к нам. Мы уселись в две машины. Джигмед и Мэри, считавшие, что в Индии всегда жарко, не взяли с собой пальто и озябли в предрассветном тумане. Тибетских слуг, непривычных к подобному способу передвижения, тошнило. В Бодх-Гае нас ждало новое, но очень маленькое бунгало, в котором мы были первыми гостями. Сторож с гордостью показал небольшой английский сад с рядами аккуратно посаженных на клумбы цветов.

В двухстах или трехстах метрах от нас, из углубления, которое соответствует уровню почвы две тысячи лет назад, возвышалась башня великого храма Махабодхи[446], квадратная пирамида, слегка усеченная и увенчанная шпилем, с общей высотой пятьдесят два метра. К основанию этого огромного сооружения, форма которого напоминает только один храм в Индии, мы направились после короткого завтрака, пробираясь среди цветущих деревьев и рощ древних каменных памятников — ступ, колонн, Будд и бодхисаттв, — пока не подошли к главному входу. Я сопровождал паломников внутрь — и, когда они прижались лбами к коленям Будды, резко остановился. Мое внезапное вторжение показалось вульгарным и неприличным, тем более что Джигмед, учившийся в школе в Дарджилинге, наверняка приобрел ту застенчивую неловкость в религиозных вопросах, которая неотделима от английского образования, поэтому я оставил их и, бродя по территории храма, утешал себя тем, что, даже если буддизм не моя религия, я всё равно мог бы воздать должное его основателю, как философу, которым он был от природы, а не как богу, которого из него сотворили.

Мудрость, представление которой о пространстве и времени предсказано нами самими, и критерий уверенности в себе является самым высоким комплиментом, какой когда-либо делал человек человеку, всегда должна вызывать уважение, даже у невежд. Но сейчас меня охватило более близкое историческое чувство, которое прославляло не саму мудрость, а ее появление в этом священном месте. Ибо именно здесь Будда, достигший, наконец, центра Вселенной, медитировал под деревом пипал[447] и получил просветление, озарившее землю. В ярком неподвижном свете индийского утра, когда солнце насаждает покой и ничто не движется и не звучит, кроме доносящегося аромата цветка или быстрого мелодичного звона колокольчика, я искал genius loci[448]. В течение шестнадцати столетий, между правлением царя Ашоки[449] в III веке до нашей эры и мусульманским завоеванием в XIII веке нашей эры, храм Махабодхи был средоточием неустанных богослужений, откуда спустился дух места, пройдя через период разрухи и запустения, чтобы воспользоваться английской опекой и приветствовать паломников в автомобилях. Джигмед и Мэри исполняли свой ритуал. Для меня, незваного гостя, храм оставался плодом человеческих устремлений, которые сосредоточились на этом месте и к которым теперь добавлялись помыслы Джигмеда и Мэри.

Стоявший здесь более ранний храм построил Ашока или кто-то вскоре после его правления. Сохранилась каменная балюстрада[450], украшенная выступами на пересечении перил и балясин, как у ранних буддийских памятников. Их перестроили, чтобы окружить более крупное сооружение, воздвигнутое не позднее VI века нашей эры, хотя, возможно, и ранее. В первом десятилетии V века, Фа Сянь[451], китайский паломник, посетивший эти места, видел что-то вроде храма, но описания не оставил. В тридцатые годы VII века храм посетил Сюанцзян[452] и скрупулезно указал размеры, которые в точности соответствуют зданию в том виде, в каком оно сохранилось до сих пор. Башню, по его словам, сложили из голубоватого кирпича, облицованного штукатуркой. В каждой нише на каждом ярусе находилось позолоченное изображение Будды.

В XI веке бирманцы провели ремонт. После этого храм приходил во всё большее запустение, пока в 1880 году по просьбе правительства Бенгалии не провели тщательную реставрацию. Обновили почти всю поверхность башни со строгим сохранением существующих рисунков ниш и лепнины, отремонтировали вершину и четыре угловых павильона, от которых сегодня не осталось и следа, их воссоздали по несколько сомнительным образцам, найденным поблизости. На реставрацию израсходовали два лакха рупий (15 000 фунтов стерлингов). Англичане, как обычно, в своеобразной любовной манере, когда занимаются археологическим восстановлением, оставили след: я сомневаюсь, что храм за всю долгую жизнь когда-либо имел такой опрятный, солидный вид, как сегодня. И всё же дух этого места не исчез, а возродился. Храм Махабодхи снова стал живой святыней, и молитвы его паломников со всех уголков буддийской Азии несут поэзию более яркую, нежели живописная тщета неухоженности и упадка.