Сначала Россия, потом Тибет

В тот день капитан Стокс снова позволил мне посидеть в кабине пилота. На Белых горах[312], сказочном доме вампира, не было ни облачка, и Стокс решил лететь через остров над широким перевалом, который я уже пересекал пешком два года назад. Стокс рассказал нам, как однажды вечером, в темноте, когда он пытался проложить этот курс, альтиметр вдруг заклинило. Перевал приближался, а самолет не мог набрать необходимую высоту. Испуганный и отчаявшийся Стокс ударил по циферблату, и стрелка подскочила на тысячу метров. Теперь испугался и я. Огромный крылатый корабль, задрав нос, слегка покачиваясь, то опускаясь, то подпрыгивая, будто врезался в бесплодный склон холма, как вдруг виноградники и кипарисы уступили место россыпи камней и кустарнику. Стокс постучал по альтиметру, который на этот раз не отозвался и стрелка вверх не устремилась. Хотя впоследствии выяснилось, что мои опасения были результатом оптического обмана и на самом деле пространства вокруг нас было достаточно, мы повернули, избегая окружающих гор, как мне казалось, на волосок, и взлетели по широкой спирали. А потом направились к перевалу. Но оптические галлюцинации продолжались. На каждом ухабе, когда горные течения швыряли нас из стороны в сторону, а крылья ныряли вверх и вниз, откосы и скалистые склоны оказывались в угрожающей близости. Я посмотрел вниз. Вот та дорога, по которой я ехал на машине холодным октябрьским утром, а вот дом, где нашел мулов, вот деревня, где ко мне присоединился полицейский эскорт, и вот рассекающее сам перевал на глубину триста метров безвоздушное ущелье, по которому я спустился. Вниз, к морю, словно черная нить, вела извилистая, то вздымающаяся, то опускающаяся тропа. Ну вот и всё, пролетели. Внезапно остров остался позади, и более гладкие южные склоны, сухие и коричневые от летней жары, спустились к деревне Сфакия, где два года назад я провел ночь, завернувшись в полицейское одеяло, уже обжитое. От вершины горы Ида слева от нас до морского дна на расстоянии двадцати пяти километров от берега поверхность земли опускается примерно на семь тысяч метров. По мере того как остров удалялся, казалось, вот-вот нас поглотит эта ужасающая бездна. Спускались мы медленно и осторожно, пока плоская синяя морская поверхность постепенно не искривилась и, наконец, можно было различить волны. Мы направлялись на юг, к побережью Африки.

В перелете с одного континента на другой, совершенном за два часа, было что-то впечатляющее. По сравнению с Испанией разница невелика: побережья похожи. Полоса мертвенно-оранжевого цвета, ограничивающего чернильно-сапфировое море, бесконечно тянулась вдаль, и становилось ясно, что это земля, не похожая ни на какую другую, наделенная различными формами, цветами и огнями, обширная земля черной расы и странных культур, которые существовали изолированно от великих обменов веяниями между Европой и Азией. Когда самолет кружил над гаванью Тобрука[313], открылась необозримая выжженная равнина, покрытая рябью, но не холмистая, и сливающаяся на расстоянии пятидесяти, ста, тысячи километров с горизонтом, затянутым бледной дымкой с молочным оттенком. Я невольно поискал глазами Кейптаун. Мне показалось, что я узнал это место. Затем я подумал о египетском искусстве, и это узнавание объяснилось.

Тобрук, единственная достопримечательность на сотни километров вдоль этого пустынного союза воды и суши, — столица итальянской провинции Киренаика и центр промысла губок, которым занимаются греческие дайверы Додеканеса[314]. Город состоит из глинобитных лачуг, перемежающихся одним или двумя официальными зданиями, защищенными стеной, укрепленной колючей проволокой, за пределы которой не осмеливается выйти ни один итальянец. Совсем недавно, сказал Стокс, он прибыл сюда и обнаружил, что набережная усеяна трупами и ранеными. Мы сошли на берег в толпу арабов и негров, собравшихся на одном пирсе, закутанных в лохмотья и драпировки в пресловутых цветах Востока. Чай ждал в маленьком кафе, за которым, примыкая к внутреннему двору, заполненному приевшейся домашней утварью, находились спальня и гостиная агента «Империал эйрвейз». Он предоставил в мое распоряжение гостиную, откуда, написав очередную статью для «Дейли экспресс», я вышел весь в поту, стремясь принять ванну. Губернатор[315], мрачный мужчина в пенсне, любезно одолжил нам «Форд», а также, поскольку мы собирались покинуть город, снабдил эскортом, чтобы враждебные силы (силуэты на верблюдах, как в Пурилии)[316] не появились из-за горизонта и не украли нашу одежду. Пока мы ехали, согбенные и оборванные старые арабы, увидев государственный флаг, развевающийся над машиной, отдавали нам фашистское приветствие, которое при таких обстоятельствах выглядело более чем нелепо. Впоследствии агент сказал нам, что они смертельно ненавидят итальянцев и что тем буквально вообще не разрешается покидать город, за исключением купального сезона, и то только на расстояние 460 метров. Вода была приятной, но не как в Греции.