Сначала Россия, потом Тибет

На следующее утро мы вылетели в шесть часов и продолжили путь вдоль негостеприимного побережья, пока не пересекли границу с Персией и не оказались над Белуджистаном. В туманную даль тянулись одна за другой горные цепи, бледные и гнетущие, словно бастионы засухи и запустения. Когда мы летели над ущельем, внезапный толчок заставил нас с Бутчером подпрыгнуть с мест почти до крыши кабины. В полдень мы прибыли в Гвадар, где на покрытой белой пылью равнине в странном одиночестве стояла палатка, виднелась горка канистр с горючим и чайник с чаем. В поле зрения не оказалось ни одного жилища, и представитель «Империал эйрвейс», словоохотливый индиец, целое утро добирался верхом на верблюде до места посадки и готовился к приему. Прошла ровно неделя с тех пор, как мы покинули Лондон, и, попивая чай, вспоминали первый обед в Ле Бурже. Затем мы снова отправились в Индию, пролетая сквозь полосу прохладных облаков. Появилось новое побережье, засушливое, однако менее неприступное.

— Через десять минут, — предупредил механик.

Под нами возникло видение американского города на Среднем Западе. Мы приземлились в десятке километров от него на десять минут раньше времени, обозначенного в расписании.

Самолет окружили несколько смуглолицых джентльменов в белых задрапированных кусках ткани, обернутых вокруг талии, длиной до лодыжек[349], в черных курительных шапочках и с зонтиками. Английский таможенник поинтересовался, не привез ли я какие-либо граммофоны, велосипеды или пианино, а если нет, то не занимаюсь ли контрабандой оружия. Меня встретили друзья моего друга на машине и обратили мое внимание на новый ангар для дирижаблей, самое высокое одноэтажное здание в мире, полностью построенное из гофрированного железа.

— Во время строительства погибло много людей, — не удержавшись, отметили они.

Впоследствии я опубликовал это замечание в «Калкутта стейтсман», к негодованию прессы Карачи, которая несколько недель твердила о «бессердечии автора». Писали, что жертв на самом деле было крайне мало. Оценив высоту, с которой упали тела, мы отправились в город.

«Это Индия», — вдруг вспомнив, сказал я себе и выглянул из-под капюшона. Под унылым, затянутым тучами небом тянулась асфальтированная дорога, черная и удобная, пункты которой были обозначены черными английскими буквами на белом указателе. Время от времени попадалось бунгало, заботливо скрытое палисадником. В остальном земля была голой, мертвенной лилово-коричневой, где лишь изредка росли кустики кактусов или невысокий, похожий на инжир кустарник с лиловыми цветами, которые трепетали на ветру. На заднем плане виднелась низкая железнодорожная насыпь, прерываемая горизонтальным мостом. Вдали возвышались башни англиканской церкви Святой Троицы[350], шотландской конфессиональной церкви Святого Андрея[351] и готического лекционного зала, все они были построены из желтого камня. Эту безмятежную картину оживляли дама в желтом сари и джентльмен в белой драпировке на велосипеде, ехавшие в одну сторону, и вереница верблюдов, явно боявшихся асфальта, которые брели в другую.

Оказывается, мои гостеприимные друзья, без чьей доброты я бы плакал горючими слезами, провозгласили меня почетным членом клуба «Синд», дворца всяческих удобств, хорошей еды и нескончаемой выпивки, расположенного в окружении цветущих деревьев, где я стал владельцем апартаментов из трех комнат с обычными службами. В моем распоряжении также был загадочный смуглый волшебник с белыми усами.

— Сегодня вечером, конечно, вам понадобится смокинг, — предупредили меня.

Я с сожалением извинился за отвратительные непредвиденные обстоятельства авиаперелета, объяснив, что ограничения по весу не позволили включить в багаж вечерний костюм. Днем я мог бы прийти хоть в набедренной повязке из травы, это никого бы не волновало. Но в индийской ночи нет места раздетым. Дилемма разрешилась тем, что я согласился поужинать в одиночестве у себя в комнате. Так и поступил, волнуясь, словно в первый день в школе, испытывая на себе эту необычную черту индийской жизни — невозможность закурить сигарету под постоянно вращающимся вентилятором. Снаружи военный оркестр играл сложные мелодии, развлекая гостей. Четвертое августа наступало только завтра, в понедельник, поэтому праздничный ужин назначили на воскресный вечер[352].

На следующее утро я проснулся от свистящего ветра, который встревожил бы ведьм из «Макбета», к которому примешивались звуки попугайника в зоопарке: муссон и пение местных птиц. Я робко отважился позавтракать. Ничто не могло сравниться с дружелюбием членов клуба; моя застенчивость начала исчезать. Но мрачная пелена отсутствия подобающей одежды угнетала, и меня отвезли в город к мусульманскому портному, который в тот же вечер доставил в мою комнату белый костюм с перламутровыми пуговицами. Подходящую обувь с не меньшей поспешностью принес военный сапожник по имени Мохонджи Нагджи.