Сначала Россия, потом Тибет

Это заведение оказалось всеведущей и всемогущей крестной матерью нашего проекта. Случилось так, что капитан Ноэль[365], фотограф, чьи шутливые подзаголовки так встревожили Далай-ламу, недавно прибыл в Калькутту с целью вновь побывать на месте прежних подвигов. Собрав большой запас продовольствия и добравшись до Дарджилинга, он узнал, что ему не разрешат пересечь границу. В результате он вернул припасы, и поэтому мы заполучили ящики, специально сконструированные таким образом, чтобы они подходили как для хранения продуктов, так и для удобной перевозки их на мулах. Час за часом мы корпели над списками продуктов в горшочках и консервных банках, составляя ежедневное меню для каждого приема пищи. В конце концов решили уложить провизию на каждую неделю в два ящика, которые мог бы нести один мул. К каждому ящику приложили дубликат списка содержимого, один хранился внутри, другой у нас, а также свой ключ и необходимые средства, чтобы вскрыть банки. Теоретически всё было идеально. Но на практике в первую же ночь содержимое каждого ящика оказалось разбросанным по полу.

Наконец прибыл М., которому повезло избежать острых споров, сопровождавших попытки собраться. Его попутчиками, как он сообщил, были исключительно генералы. Жена одного из них, обнаружив на борту корабля молодого офицера, который умел играть на пианино под ее банджо так, как на нем никогда раньше не играли, тут же перевела его с Хайберского перевала к себе в гарнизонный городок. Таково удобство радиосвязи в имперских делах.

В течение предыдущих двух недель, несмотря на то что мы занимались делами плотскими, культура не была полностью забыта. Г., которому неведомы языковые трудности, настоял на том, чтобы мы брали уроки тибетского у сиккимца, которого Азиатское общество наняло в качестве переводчика. Его длинная косичка и мерцающее эльфийское личико, похожее на осенний лист, расположили нас к нему; а он с чувством юмора и с невозмутимостью воспринял предположение Г. о том, что весь язык был его собственным изобретением, составленным исключительно для того, чтобы нас позлить. Интонации языка покорили нас полностью. Слушая учителя, казалось, что по-человечески невозможно отличить «нга», что означает «я», от «нга» («барабан») или что-либо из этой пары от «нга», которое означает «пять».

— Не «нга», — поправлял он, — а «нга».

И мы тщетно напрягали слух, пытаясь уловить хоть малейшую разницу между двумя высказываниями. А в результате только повторяли проклятый слог басом, баритоном и альтом, получив в награду сочувственную улыбку. Другая трудность заключалась в том, что тибетский язык включает не один вариант, а три: обычный, почтительный и очень почтительный. На первом говорят с простыми людьми, на втором — с джентльменами, а на третьем обращаются к Далай-ламе. Можно было подумать, что эти разновидности отличаются лишь приставками. Но нет: даже корни соответствующих слов в каждом из них не имеют никакого отношения друг к другу. Опыта преподавания у нашего учителя не было. И поскольку времени освоить грамматику не хватало, изучение состояло в том, чтобы представить себя в ситуациях, обычных для путешествий во всех странах, а затем попытаться выучить наизусть замечания или вопросы, подходящие для каждой из них. Но поскольку невозможно было произнести ни одной фразы, не определив сначала социальный статус человека, к которому обращались, и наше знакомство с классовыми различиями в Тибете было невелико, большая часть уроков посвящалась правилам этикета и хорошего поведения, знание которых впоследствии оказалось весьма полезным. Тем не менее мы постепенно продвинулись к таким внушительным структурам, как: «Можно мне надеть вашу желтую шляпу?», «Могу ли я стать монахом в вашем прекрасном монастыре?», «Но сначала я должен навестить умирающую мать». Наш успех был иллюзорным. За всю поездку мы и между собой едва ли произнесли дюжину слов. Эти же, по крайней мере исходившие от меня, я с должным вниманием опишу позже.

Среди правил вежливости, которые нам внушил учитель, самое важное предусматривает вручение белого шарфа гостем хозяину по прибытии, а хозяин дарит шарф гостю при отъезде. Эти шарфы, как и язык, бывают трех видов. Но поскольку у нас не было никакой возможности нанести визит Далай-ламе, нам нужно было запастись только двумя. Их мы договорились приобрести в китайском квартале Калькутты, куда нас повел учитель утром в день приезда М. Глубокий коридор вел к нескольким лестничным пролетам, по которым мы поднялись. Полы были покрыты красной слюной, образующейся из листьев бетеля; через полуоткрытые двери доносились антисанитарные запахи. Не спрашивая, нас привели в комнату, заполненную спящими людьми, которые вставали только для того, чтобы показать язвы и бинты. В немытой посуде разлагались остатки пищи. Внезапно учитель заметил:

— В Тибете, сэр, вы не найдете таких чистых магазинов и домов.

Поспешно купив шарф, который, по слухам, был привезен из Пекина и действительно был завернут в китайскую газету, с дурными предчувствиями мы покинули здание.