Сначала Россия, потом Тибет

Мы расстались. Дождь лил не переставая. День хмурился. Справа над тропинкой возвышались руины старых китайских казарм, которые пришли в запустение после отзыва императорских войск в 1911 году[402]. Мы ехали по заболоченной равнине, донышку овальной чаши, образованной горами. Река расширялась, превращаясь в спокойный поток, а яки щипали осоку. Реку пересекал мост, тропа вела к монастырю на уступе горы напротив — новому зданию, восстановленному со всей живописностью. Именно здесь лорд Зетленд и мистер Ладен-Ла посоветовались с оракулом относительно исхода войны; на что, после серии судорог, он дал дельфийский ответ[403], не отличавшийся особой проницательностью. Мы тоже надеялись получить у него совет относительно некоторых домашних проблем, но перед отъездом узнали, что недавно в лесу его соблазнила женщина, и, следовательно, от обязанностей его освободили.

За равниной долина сужалась, превращаясь в неприступное ущелье. То мы с рекой были на одном уровне, то в ста метрах над ней, то она бурлила и пенилась над нами. Огромные вершины, склонявшиеся от нашей поступи, вздымались в оставшееся небо. Тропинка была крутой, каменистые ступеньки перемежались лужицами грязи. Капли дождя медленно стекали по длинным красным плодам и кустам китайских роз. Вода текла за шиворот и в рукава, и мы приуныли. Время остановилось. Пони самостоятельно выбирали куда идти. Наконец, сами того не подозревая, мы прибыли в Гауцу, россыпь деревянных хижин, наполовину вросших в землю будто от страха перед окружавшими их мрачными неприступными бастионами.

В тот день, перед закатом, и здесь повалил снег. Он продолжался всю ночь и следующее утро. Когда мы проснулись, на земле лежал слой снега сантиметров пятнадцать, а на ветках и валунах вдвое меньше. По мнению сирдара, отправляться в путь было небезопасно. Вряд ли он лукавил, но на этот раз запугать нас не удалось. Мы с Г. закутались в костюмы из плотной ковровой ткани, шлемы, макинтоши и перчатки без пальцев. М. облачился в зимнюю спортивную одежду и выглядел как на иллюстрации в «Татлере», разве что не улыбался. Тропинка напрочь исчезла, и нам посоветовали положиться в ее поисках на мула. А-Чанг, одетый в макинтош с капюшоном с оборками, двинулся вперед, как какой-нибудь кардинал, направляющийся на суд инквизиции. Моего пони, как более выносливого, снова нагрузили седельными сумками. Испугавшись звона консервных банок и бутылок, он пустился вскачь, не обращая внимания на снежный наст, и, спотыкаясь и поскальзываясь, опередил караван мулов. Когда мы поднялись на высоту четырех тысяч метров, нога проваливалась почти по колено и деревья сменились кустарником. Тропа, проходившая высоко над рекой, превратилась в выступ. В воздухе повисло безысходное отчаяние, только снежинки непрерывно летели с желтушно-свинцового неба, опускаясь сверху, проскальзывая мимо и еще ниже, к реке, протекавшей далеко-далеко внизу, которая черной ленточкой струилась в белом мире, огражденная побеленными откосами, не оставлявшими ей берегов и вздымавшимися отвесно от самой воды. Звенящую тишину нарушал лишь отдаленный шум реки. Идти ли дальше? Идти ли? Вопрос превратился в навязчивую идею. Мы поднимались. Не завязнем ли мы в снегу, когда выйдем на равнину Фари? Неужели не сумеем достичь цели, повернем назад, несмотря на все усилия, или будем стоять на пороге и не сможем сдвинуться с места, признаем, что непогода взяла над нами верх — такие угрозы стучали у меня в голове. Шагов мы не слышали, просто шли в неизвестность, на равнинах могли оказаться снежные заносы, сугробы, в которых не пройдешь ни вперед, ни назад, можно замерзнуть насмерть, и слуги явно боялись. Страдания перенести можно, в отличие от неудачи, даже если она повлечет смерть героя.

Теперь тропинка сузилась до метра шириной. Обрыв к реке под ней становился всё глубже, и пони пробирался осторожнее. Вдруг весь уступ перекрыла снежная лавина, оставив на белом склоне грязный след. В высоких сапогах, которые я привез с их родного острова Крита просто из любопытства, я стал утаптывать рыхлый снег, доходивший до груди. Пони, следовавший за мной на расстоянии вытянутой руки, решил поваляться в снегу и при этом съехал с края задними ногами. Я вытащил его, пока он прочно не застрял в сугробе, и продолжал утаптывать снег. В теплой одежде я быстро запыхался. В конце концов я пробился сквозь стену сугробов, воздвигнув вал со стороны обрыва, чтобы предотвратить дальнейшие тревоги. Прямо перед нами лежало еще одно похожее препятствие, гораздо большего размера, в которое я судорожно вгрызался, а пони ждал в одиночестве, слегка надменно на меня взирая. Через полчаса показался поезд, похожий на вереницу черных насекомых, медленно ползущих вверх по белому склону. У первого заноса А-Чанг спешился и повел мула. Следующий мул упал, и его пришлось освобождать от ящиков. Однако конюхи и погонщики мулов, проделав такой долгий путь, проявили достойную восхищения решимость, и после долгих копаний и топтания оба препятствия были преодолены.