Сначала Россия, потом Тибет

Мой рассказ подошел к стадии, знакомой читателям книг о путешествиях по Тибету, когда запустение страны затмевает все остальные впечатления. Пока взор ослеплен яркими блестящими красками и формами настолько, что кажется, будто нашу однообразную и невзрачную планету заменили луной или каким-то другим небесным телом, в тенях которого таится невольный страх, будто ему угрожало постепенное, но полное исчезновение, то прекращение существования или становления, которое, как учит буддизм, является целью человека и его совершенствования. Возможно, любители книг о странствиях по Тибету не испытают особого восторга от нашего короткого путешествия, совершаемого в относительно комфортных условиях по одной из самых оживленных дорог и сравнительно гостеприимной части Тибетского плато, путешествия, подобного которому британским офицерам приходится предпринимать по нескольку раз в год по долгу службы. Разве его сравнить с трудоемкими и опасными путями с севера и востока Гюка[404], Пржевальского[405] и Перейры, где высота над уровнем моря и дикая природа превосходят всё на земле? Тем не менее неспешная поездка на двести пятьдесят километров через границу рассказывает достаточно о Тибете и характере ландшафта, чтобы представить реальную картину за скучными вымученными записками более предприимчивых исследователей, которые не в состоянии передать словами ни ужас, ни красоту путешествий. Теперь Тибет для нас больше не просто темно-коричневое пятно на физических картах, не «таинственная земля», захваченная нечестивой теократией, где нет никаких удобств для жизни, только дьявольские танцы[406] да скульптуры из масла[407], но такая же физическая, эстетическая и человеческая определенность, как и подразумеваемая словами «Франция» или «Германия». Отныне он существует не только в атласе, но и на карте нашего разума. Если газеты сообщают, что в Тибете происходит какое-то событие, для нас оно что-то значит в отличие от того, что происходит на Огненной Земле. Более того, оно наделено особой романтикой. Мы снова видим выжженные солнцем дали, красновато-синие горы и позолоченные скалы, надвигающиеся снега, яков, вспахивающих блеклую землю долин, молотильщиков, поющих на задворках крестьянских домов кубической формы, смех прохожих, пылающее бирюзовое небо и пучеглазые облака. Эта страна стала частью нашей жизни. Мы желаем ей всего наилучшего.

От Фари дорога шла километров пять или шесть по равнине, по деревенской улице, а затем постепенно поднималась к Танг Ла, неприметному перевалу высотой пять тысяч метров и вершине нашего путешествия. По пути встречались заснеженные островки, окружающие же горы были сплошь белыми вплоть до подножия. Справа над нами всего в нескольких сотнях километров возвышался в прозрачном воздухе массивный конус Чомолхари, его выступающая голая вершина, повернутая в сторону, грозила обрушиться нам на головы с высоты трех тысяч метров. За ним, по мере того как мы спускались с перевала, отклоняясь к северо-востоку, на север простирался еще один хребет с белесыми зубчатыми вершинами, а его впадины были заполнены вздувшимися сияющими облаками. Подобных облаков я не встречал нигде. Их форма напоминала мне о китайских пейзажах. Низ и середину наполняет танцующий свет, суть света, не серебро и не золото, а именно свет, проявляющийся резкими трехмерными тенями. Выпуклые белые тела облаков кажутся плотными, так бы подбрасывал и ловил, если б дотянулся. Облака пронизывает розовое сияние: в дополнение к гнетущему ультрамариновому небу, темному, как расщелины волн, близкое, словно искорки за плотно зажмуренными веками — розовый цвет, который бывает и на снегу, и на всей земле, выразительный оттенок сверхъестественного присутствия. На переднем плане, отражая все эти чудеса, протекала небольшая речка, с крошечными островками и горбатым мостом. За ней земля поднималась террасой, на вершине которой стояла тибетская гостиница. За двойными воротами виднелся квадрат конюшен и дома, где наши люди остановились выпить чаю. Хромой пони тоже был там, и мне пришлось за ним вернуться.