Сначала Россия, потом Тибет

Теперь перед нами простиралась бесконечная равнина длиной километров шестнадцать, поперек которой вытянулись в единую пунктирную линию металлические телеграфные столбы. Это было не так нелепо, как кажется, поскольку Гюк для ориентировки путешественников зафиксировал линии черных столбов, пересекающих аналогичные равнины. Справа, у подножия Чомолхари, лежал осел, которого била женщина, а вокруг них в недоумении бегал жеребенок. С другой стороны на горизонте, там, где снова начинались низкие холмы, как сноп кристаллов, сверкало в синеве странное ледниковое образование, вершина какого-то огромного горного хребта. Когда мы устремили взгляд вперед в погоне за столбами, пока холмы не скрылись за ними, то различили Туну — россыпь черных прямоугольников, детали которых постепенно вырисовывались всё четче. Наше утомительное передвижение казалось невыносимым. Меня преследовал кошмар: лошадь убегает от меня прочь. Восседая верхом на подобии собачонки, похожей на осеннюю хризантему, с плечами угря, на шею которой постоянно соскальзывали то седло, то я сам, я скакал, иногда спотыкаясь, поскольку одновременно дергал поводьями за голову и хлестал круп. Г. и М., хотя и сидели повыше от земли, были не в лучшем положении. По досадной оплошности мы не захватили с собой ни кнута, ни розги. За четыре дня подряд нам не встретилось ни кустика, ни веточки, а после Самоды рос только колючий кустарник, который царапал руки и ломался при первом ударе. Продолжительность поездок сократилась вдвое, и это обстоятельство, соответственно, нагоняло тоску.

Туна, где когда-то экспедиция Янгхазбенда разбила лагерь на зиму, находится на высоте четырех с половиной тысяч метров над уровнем моря, и отсюда открывается панорамный вид на хребет Чомолхари. Когда солнце село, тени холодного, невообразимого синего цвета придали новую форму огромной длинной массе и ее главному пику. Набросив три пальто, я, сидя на стуле, попытался зарисовать пейзаж, но стальной, ледяной ветер загнал меня в помещение. При свете лампы я продолжил, пока не начала болеть голова. Ночью череп раскалывался на части, словно на дольки апельсина, и я представил себя в облике губернатора Бенгалии, вынужденного прийти на вечеринку в саду, и оделся в макинтош, разработанный Бертом Томасом[408], чьи рисунки в «Панче» я просматривал.

Наступившее наконец утро стало переломным моментом экспедиции. С лица, для которого я соорудил маску из двух носовых платков, перестало капать, и теперь оно было покрыто желтыми струпьями, неприятно прилипшими к поверхности бороды. Корки М. и Г. за ночь разжижились, и они пришли ко мне в комнату завтракать, от уныния потеряв дар речи. Стоял сильный холод, комната провоняла кизяками и чадом от лампы, голова у меня раскалывалась, и, одеваясь, я в отчаянии шептал себе, что, если… ну вдруг кто-нибудь из друзей предложит изменить план, возражать не стану. Терпеть эту боль еще три недели было бы просто слабоумием.

М., с небритого лица которого текло, и он морщился от тошноты, когда открывал банку, чтобы получить кусок консервированной колбасы, впервые в жизни меня упрекнул:

— Зачем ты привел нас в это ужасное место?

Будто в этом было больше моих заслуг, чем его. После чего Г. безапелляционным тоном раннехристианского отца церкви объявил:

— Я возвращаюсь в Фари.

Именно этот тон нас спас.

— Как хочешь, — обиженно сказал я, хотя десять секунд назад последовал бы за ним. — Я еду дальше. Во всяком случае мне хотелось бы увидеть озеро Дочен.

Такого желания у меня не было, но, поскольку в то утро мы должны были добраться до озера, появился хоть какой-то стимул.

— Ну? — спросили мы М. в один голос.

— Мне так плохо, — ответил он, вытирая лицо и отодвигая сосиску, — что совершенно всё равно, куда ехать. Однако менять планы не люблю.

— Полный идиотизм! — прорычал Г. и повернулся ко мне: — Хочешь увидеть озеро Дочен, поезжай и посмотри.

После этого никто не произнес ни слова. За окном навьючивали мулов. Затем шум прекратился. Они ушли. Сирдар убрал со стола завтрак, А-Чанг сидел на муле. Мы надели шарфы, перчатки и шлемы и, вскочив в седла, продолжили путь на север.