Сначала Россия, потом Тибет

Немного ниже по долине, в Самоде, мы проехали мимо старого монастыря, за которым возвышалась высокая квадратная башня. Храм и внешний двор ремонтировали. На крыше собралась неприметная толпа, смеявшаяся, когда мы проезжали мимо. Долина расширялась и плавно переходила в другую, на дальнем склоне завиднелись коричневые конические руины с черными тенями. Вдалеке к крестьянскому дому примыкала обнесенная стеной желтеющая ивовая роща, первые деревья с тех пор, как мы покинули долину Чумби над Гауцой. По дорожке легкомысленно порхала бабочка. В тот вечер мы остановились в Кхангме, откуда телеграфировали капитану Бладу[415] в Гьянгдзе. На следующее утро долины продолжались, а солнце становилось всё жарче. На склонах холмов рос барбарис с красными листьями. В реке плавала мелкая рыбешка, а по берегам прыгали огромные радужные сороки и крапчатые хохлатые удоды. На лужайке паслись распряженные мулы, а их погонщики лежали под навесом из поклажи, где и ночевали.

Внезапно река и тропинка сошлись, чтобы войти в «Ущелье красного идола», проходя под вереницей молитвенных флагов, которые отмечали врата в святое место. Стены ущелья из блестящего золотистого камня были поразительным геологическим образованием, похожим на огромную груду бутербродов и булочек. Внизу каждая скала была усеяна миниатюрными пирамидками, сложенными из фрагментов мрамора. На вертикальной поверхности огромного валуна была вырезана фигура Будды в натуральную величину, раскрашенная в красный, белый, холодный синий и зеленый цвета и укрытая беседкой из разрозненных камней. Затем ущелье расширилось, превратившись в другую долину, и мы добрались до бунгало в Саугонге, где обнаружили, что капитан Блад уже прислал пони, чтобы доставить нас завтра в Гьянгдзе. Там, впервые после Фари, у меня перестала болеть голова. Мы находились на высоте ниже четырех тысяч метров.

Гостиницы между Фари и Гьянгдзе, отложившиеся в памяти из-за скуки и страданий, скорее тибетского, чем индийского типа и внешне напоминают другие тибетские гостиницы, которые мы видели и которые завершают маршруты в Лхасу и Шигадзе. Вечный ориентир путешественника — телеграфная линия заканчивается у низкого квадратного ограждения, мало чем отличающегося от тибетского крестьянского дома, хотя и более опрятного на вид. Двойные ворота ведут во внутренний двор, где расположены кухни, спальные места для прислуги и кладовки для запасов, ожидающих дальнейшей транспортировки. Снаружи стоят несколько мужчин, навьючивающих или разгружающих животных. Женщины-работницы, одетые в ту же грубую одежду, что и мужчины, и носящие удивительные полукруглые головные уборы и жакеты, расшитые свастикой и полумесяцем, стоят или сидят в лучах послеполуденного солнца, роняя и ловя катушки пряжи. Малые дети, одетые в миниатюрные саржевые халаты, упражняются в метании шерстяных пращей в заблудившихся яков или играют у ног матерей. Путешественник, прибыв сюда, спешивается с трудом, не может разогнуть колени и зовет на помощь сторожа. Его пони отводят в конюшню. Он проходит внутренний двор, где, если позволяют высота и время года, в горшках растут карликовые мальвы, бархатцы и васильки, и входит в бунгало в задней части, где после солнца снаружи становится прохладно.

Двойные двери из внутреннего дворика ведут в две главные комнаты, за которыми находятся две комнаты поменьше, а рядом с ними две ванные комнаты с умывальниками с жестяными тазиками, жестяными ваннами и шаткими комодами, маленькими и ржавыми. В других комнатах есть кровать и камин, причем последний представляет собой отверстие в стене такой глубины, что всё тепло надежно сохраняется в дымоходе. В комнатах поменьше стоят стол, деревянные стулья и книжная полка с романами эдвардианской эпохи[416] без обложек, начальные и конечные страницы которых постепенно исчезают, экземплярами журнала Королевского географического общества и «Ревю де дё монд», а также томиком «Панча»[417] в переплете. Стены на метр выкрашены в блестящий красный цвет, как почтовые ящики, который вызвал у нас отвращение, а над ним — в холодный зеленый. Между этими двумя проходит лента из красных, синих и зеленых полос, каждая шириной в восемь сантиметров и выделенная золотом. На дверях и окнах висят шторы из очаровательной тибетской ткани, грубой и ворсистой, с рисунком в виде маленьких крестиков, как на средневековом рыцарском плаще. Они выполнены во многих цветах, самые красивые узоры получаются с красными крестами на желтом и белом фоне. Эти занавески могут служить дополнительными одеялами и, если промокнешь, в них можно завернуться, как в римские тоги. На полу расстелены тибетские ковры площадью около трех квадратных метров смелой расцветки с китайским рисунком, которые имеют поразительное сходство с теми, что можно найти в более культурных жилищах пригорода.