Снег в августе

А вдогонку – десять «Отче наш» и десять «Богородице Дево, радуйся». Он надеялся, что после этого ему не будут сниться дурные сны. Надеялся, что ему приснится, как Робинсон выбивает трипл. А потом крадет домашнюю базу. В матче с «Филлиз».

Боже, прошу тебя, помоги проигравшим. Пусть Джеки Робинсон попадет.

24

Посреди этого отвратительного падения Робинсона по округе пронеслась весть: Фрэнки Маккарти заключил сделку со следствием. Банки с «Саполином» номер три привели сыщиков прямехонько к Фрэнки: задубевшая кисть обнаружена на стоянке на Коллинз-стрит через шесть подъездов от дома Фрэнки. Поговаривали, что продавец из магазина красок Пинчика на Флэтбуш-авеню на опознании четко указал на Фрэнки. «На кисти даже отпечатки пальцев нашли, – объяснил Сонни. – И на банке с краской. Этот парень туп как пробка». Адвокат Фрэнки сказал ему, что выгоднее признаться в вандализме, чем встать перед присяжными за нападение на мистера Джи.

– Прикиньте, – сказал Сонни. – И адвокат, и судья – оба были евреи!

– Им надо было в чертову реку его сбросить, – сказал Майкл.

– Он и так должен был отправиться в места не столь отдаленные, его же обвинили в нападении, – сказал Сонни. – А это как минимум пара лет. Но если возьмет на себя краску – через пару месяцев выпустят.

Майкл считал, что это было бы несправедливо. Бедный мистер Джи прикован к постели из-за того, что ему разбили голову. Он без сознания и памяти. У него больше нет магазина. Его жена уже все глаза выплакала. Его дети пытаются сделать так, чтобы он хотя бы молитвенник смог почитать, и тогда они смогут с ним поговорить, пока он не умер. А Фрэнки будет в полном порядке, в чистой теплой камере, еще и кормить его будут. «Шконка, пайка, все дела», – заметил по этому поводу Сонни. От того, что успел натворить Фрэнки, рабби Хирш испытывал острую горечь, а мама Майкла приходила в ярость. Спустя несколько месяцев Фрэнки Маккарти вернется на улицу. Будет ехидничать. И насмехаться. И изобьет кого-нибудь еще. Но так же нельзя.

И эти слухи подтвердились. Когда Майкл рассказал про это рабби Хиршу, тот не сказал ничего. Он лишь вздохнул. И все. Просто вздохнул. Как человек, твердо знающий, что некоторые преступления так и останутся без наказания.

Рабби Хирш не пустился в горестные размышления по этому поводу, по крайней мере Майклу он этого не показал. Ему было не до того: он осваивал теорию и практику бейсбола. Сидел один в синагоге, строчил свои заметки и сверялся с ними, засыпая Майкла вопросами.

Что такое бант, это ведь не бантик?

Что значит леворукий?

А почему Барбер – «ред»? Он красный, социалист?

Как это – «сковырнули»?

Гарольд Риз – почему он Пи-Ви?[40]

Дабл-плей – это когда два раза перебегают?

Как правильно зовут мистера Шоттона, Бойт или Берт?

Кто такой Олд Голди[41]?

Простых ответов на все это не было. Майкл уже пытался объяснить бейсбол своей маме и потерпел неудачу. Прожив в Америке полтора десятка лет, она так и не научилась отличать первую базу от третьей. Но рабби Хирш вгрызался в дело с чисто талмудическим рвением. Получив от Майкла объяснения, он переписывал свои бейсбольные заметки с разрозненных листков в тетрадку для школьных сочинений. Он рисовал схемы. Ему было позарез нужно знать правила. Многое из этого было чем-то абстрактным. В обычных газетах никогда не попадались фото бейсбольного поля целиком, но у Майкла был план Эббетс-филд, который он вырезал из старого номера «Спортинг ньюс»; на этом плане он показывал позиции игроков и базы. Когда они говорили о бейсболе, в глазах рабби не было печали. Они никогда не обсуждали Фрэнки Маккарти. А на несколько дней даже отодвинули разговоры о Джеки Робинсоне. Все, что следовало сказать о нем, было уже сказано. Все нужные молитвы – вознесены. Как этим распорядится Господь, знал лишь Он сам. Но прибегать к каббале было пока еще рано.

И Робинсон стал попадать по мячу.

Он пускался в пляс у второй базы, доводя питчеров до бешенства, перехватывая подачи от сердитых кэтчеров, и кидался к третьей базе под торжественный голос Реда Барбера: а вот и Робинсон!

Робинсон начал попадать, и «Доджерс» начали выигрывать матчи. И в синагоге на Келли-стрит рабби Хирш исправно вырезал заметки о матчах из «Бруклин игл» и «Форвертц». Майкл показал рабби Хиршу свой альбом с вырезками, и тот завел себе такой же.

– Это же как роман, – сказал рабби. – Каждый день новая глава.

– Это история, – сказал Майкл.

– И кое-что еще, – сказал рабби. – В Америке он недавно. Совсем как я. – Он помедлил и показал рукой на одну из вырезок. – Книгу про Джеки Робинсона я начинаю не с середины. В Америке некогда изучать все, что происходило раньше. Здесь мы все находимся в самом начале.