Снизу вверх

— Черезъ васъ. Не черезъ кого больше, какъ черезъ васъ!

Въ сред молодежи смхъ сдлался общимъ. Старшина разъярился.

— Вы надъ чмъ зубы-то скалит, а? Погоди ужо, я вамъ пропишу смхъ… Эй, ребята, заприте ворота! Не смть выходить!

Ворота заперли. Лица собравшихся вытянулись.

— Неси, ребята, хворосту! Начнемъ. Господи благослови!

Пожилые сдавались безропотно, но молодежь заволновалась, Послышались рзкія возраженія.

— Что же кто мы, ребята, глядимъ, разиня ротъ? — сказалъ это-то.

— Мы, ваше степенство, на это не согласны! — сказалъ другой.

— Взыскивайте съ отцовъ, а мы неповинны! — замтилъ Михайло.

— Руки еще коротки, ваше степенство! — сказалъ Щукинъ, ухмыляясь.

— Ахъ, вы, молокососы! Ребята, хватай сперва вотъ этихъ двухъ сорванцовъ! Слава Богу, вспомнилъ: на этого Мишку Лунина уже давно жаловался Трешниковъ. Вотъ ихъ!

Но тутъ вышло невообразимое смятеніе. Михайло съ едькой вырвались посл отчаянной борьбы и бросились къ воротамъ. Вслдъ за ними хлынула, какъ буйное стадо, остальная толпа. Ворота сшибли и бросились въ разсыпную, кто куда могъ. Черезъ мгновеніе на двор осталось пять-шесть мужиковъ, да множество шапокъ, рукавицъ и кушаковъ, въ безпамятств брошенныхъ бжавшими. Старшина не зналъ, что предпринять ему, и ршилъ хать жаловаться.

И выдался же этотъ денекъ для Ямы! Скромная, тихая, почти мертвая деревенька взволнована была неслыханными происшествіями. Посл паническаго бгства изъ съзжей избы ночь всми проведена была тревожно. И вдругъ на слдующее утро разнеслись изъ конца въ конецъ всти, одна другой изумительне. Одна касалась старшины. Онъ вечеромъ похалъ въ волость, разгнванный, но больше удивленный окончаніемъ сходки въ Ям, и ршалъ въ ум, какую награду припасти для сорванцовъ, устроившихъ ему такую пакость. Дорога его шла по кустарникамъ, продолжающимся вплоть до мельницы Трешникова. Свтила луна, виднлись звзды. Вдругъ, уже возл мельницы, изъ кустовъ, съ противоположныхъ сторонъ дороги, выскакиваютъ разомъ два страшныхъ человка. Они были одты въ вывороченные шерстью вверхъ тулупы. Лошади, увидавъ такихъ чудовищъ, рванулись въ сторону, телжка опрокинулась, кучеръ полетлъ въ одну сторону, старшина въ другую. И лишь только онъ палъ на землю, какъ почувствовалъ, что на него кто-то наслъ. Онъ безропотно ждалъ своей участи. Но разбойники помяли его немного и слзли, сказавъ: „Помни это. Худо теб будетъ, если эти глупости не оставишь, помяни слово!“ Вслдъ затмъ тулупники скрылись въ кустахъ.

Старшина долго не могъ придти въ себя, но, опамятовавшись, однимъ махомъ вскочилъ въ телжку и поскакалъ дальше, со страхомъ оглядываясь назадъ. Онъ сообразилъ, конечно, что сыгранная съ нимъ пакость дло рукъ кого-нибудь изъ давишнихъ сорванцовъ, и полетлъ во весь духъ домой. Прискакавъ къ себ, онъ ршительно ничего путнаго не объяснилъ домашнимъ. Всмъ было ясно, что онъ чего-то испугался, но на вопросы отвчалъ только, что теперь ничего не можетъ ршить.

Въ то же утро, но еще съ большимъ страхомъ, проснулся Трешниковъ. У него за ночь спустили прудъ. Весеннее половодье прошло, плотина была поправлена и мельница начинала ужь работу. Трешниковъ взвылъ. Онъ бросился на мельницу. Тамъ было полное разрушеніе. Одно мельничное колесо было сорвано съ вала. По берегамъ рки валялись кучи хворосту, лса, балокъ, камней. Дернъ весь уплылъ. Обширное водное пространство превратилось въ мелкій ручей, который можно было перейти съ одного берега на другой. Работники при мельниц ничего не знали. Засыпка лишился языка и ходилъ по берегу, какъ помшанный. Онъ нашелъ дв длинныя заостренныя жерди да одинъ вывороченный шерстью вверхъ тулупъ, и молча указывалъ на эти вещи. Дло было ясное. Плотину прокопали этими жердями, сдлавъ большую дыру снизу плотины, пока, наконецъ, не образовался огромный провалъ. Тогда вода съ ревомъ устремилась въ него, но, сдавленная его боками, разорвала скрпы, и вся громадная масса дерну, лса и булыжника рухнула. Трешниковъ увидлъ, что работа многихъ лтъ уничтожена.

Онъ поскакалъ обратно въ деревню и началъ созывать народъ длать плотину. Однихъ онъ умолялъ, другимъ общалъ простить ихъ долги, третьимъ сулилъ хорошія деньги. Многіе согласились. Они забыли обиды мельника, его притсненія, его жадность; видли въ немъ только человка въ несчастіи и изъявляли готовность навозить ему гору земли, камней, лсу.

Къ этому времени мало-по-малу подходили люди съ заработковъ, между прочимъ, и отецъ Лунинъ. Приходящіе, узнавъ о случившихся происшествіяхъ, покачивали головами. Никто не спрашивалъ, кто и зачмъ это сдлалъ. Большинство догадывалось и молчало. Но все-таки дло само по себ оставалось темнымъ. Надъ Ямой повисло какое-то новое преступленіе.

Черезъ нсколько дней вернулся домой Щукинъ. Раньше его пришелъ Михайло. Въ суматох ихъ не замчали. Михайло, прежде всего, побывалъ въ избенк Паши. Онъ сказалъ ей, что надо уходить вонъ изъ деревни. Та ни минуты не задумалась. Больная старуха Мара жалобно застонала, когда узнала, что дочь ее бросаетъ. Ей оставалось только поскоре умереть.