Снизу вверх

Выйдя, наконецъ, изъ села, онъ былъ охваченъ восторгомъ. Ему нужны были просторъ, свобода, и, очутившись одинъ, со всми развязанный, онъ почувствовалъ необыкновенное волненіе. Вопреки своей угрюмости, онъ весело подпрыгнулъ, когда увидалъ себя на вол, подъ открытымъ яснымъ небомъ, по дорог въ городъ. Онъ какъ будто освободился отъ каторги. На Яму онъ смотрлъ, какъ на каторгу; тамъ онъ длалъ то, отъ чего не видалъ никакой пользы, пахалъ землю, которая иногда не давала и мякины, ухаживалъ за домомъ, который въ общей сложности не стоилъ ни копйки, жилъ съ людьми, которые очумли отъ нищеты, и вообще подчинялся чужой, какой-то неизвстной польз, а не своей. Каторга и есть! Главное, Михайло не понималъ, зачмъ, когда другіе подыхаютъ, и ему надо подохнуть, не понималъ этой общности несчастій, этого единства бды! Потому онъ такъ и ненавидлъ Яму, что не имлъ желанія подохнуть, а, между тмъ, Яма непремнно требовала этого отъ него.

Теперь эта каторжная деревня осталась позади. Михайло ршилъ на сто верстъ не подходить къ Ям, боясь, какъ бы его опять не стали неволить къ смерти. Онъ шелъ быстро, желая поскоре удалиться отъ знакомыхъ мстъ.

Онъ шелъ разбогатть. Одна эта мечта волновала его. «Разживусь», — думалъ онъ и ускорялъ шагъ. «Поставлю домъ», — соображалъ онъ и устремлялся впередъ. Онъ всего наживетъ, заведетъ себ новую одежду, будетъ ходить въ «пальт» табачнаго цвта, а жен сошьетъ зеленое платье, будетъ жить… Соображалъ онъ все это и бжалъ впередъ, просто летлъ, причемъ лоскутья его одежды разввались, какъ перья. Къ вечеру усталость брала свое. Ноги его ныли, хотлось сть, спать, ни о чемъ не думая. Тогда на него нападало сомнніе. Созданная въ пространств жизнь вдругъ пропадала, вмсто нея являлась дйствительность, т.-е. разбитыя ноги, желаніе отдохнуть и нсколько копекъ въ штанахъ.

Но на утро, когда силы возстановлялись, солнце свтило и дорога была открыта, Михайло доводилъ себя понемногу снова до прежняго взволнованнаго состоянія и летлъ впередъ, какъ птица.

На третій день онъ былъ уже въ город.

Какъ всякій деревенскій парень, впервые попавшій въ чудное мсто, называемое губернскимъ городомъ, ничего о послднемъ не знаетъ, такъ точно и Михайло ничего не понималъ, куда ему двинуться, гд переночевать и за что прежде всего взяться. Впрочемъ, Михайло ведъ себя самоувренно и не унывалъ. Остатокъ дня, въ который онъ появился въ городъ, онъ прослонялся по улицамъ и площадямъ и нисколько не растерялся. Шатаясь по одной пустынной площади, онъ замтилъ нсколько телгъ, около которыхъ были привязаны кони, а подъ телги укладывались спать мужики, и ршилъ, что здсь ему можно будетъ отдохнуть. Посл чего онъ выбралъ сухое мсто, положилъ шапку въ голову и проспалъ, какъ убитый, до утра. Словомъ, первый свой дебютъ онъ продлалъ безъ всякаго смущенія, не страдая еще отъ вопроса, что ему теперь длать.

Этотъ вопросъ испугалъ его только на слдующее утро, когда, едва продравъ глаза отъ толчка въ бокъ, онъ увидлъ передъ собой городового и понялъ, что послдній гонитъ его съ мста.

— Ишь, гд нашелъ мсто дрыхнуть! Чисто охальники! напьются и лежатъ гд угодно… Пошелъ вонъ!

У Михайлы не было даже времени отгрызнуться, какъ это онъ сдлалъ бы при другихъ обстоятельствахъ. Онъ сейчасъ всталъ и пошелъ. А куда — этого онъ съ просонья не могъ сообразить. Въ самомъ дл, куда дваться дикому парню, явившемуся въ сравнительно толкучее мсто буквально на босую ногу, съ голыми руками, безъ знанія ремесла, безъ знакомыхъ и безъ всякой опредленной цли, съ однимъ лишь смутнымъ желаніемъ получить кусокъ и съ еще боле смутною жаждой какъ-нибудь «разжиться». Пришлось опять слоняться по улицамъ и площадямъ. Въ одномъ мст Михайло увидалъ десятка два чернорабочихъ, копавшихся, подобно муравьямъ, въ какомъ-то громадномъ дом, закоптломъ и полуразрушенномъ. Какъ ни былъ нелюдимъ Михайло, но спросилъ одного рабочаго, что тутъ длаютъ. Тотъ охотно ему объяснилъ, что домъ недавно сгорлъ, такъ вотъ теперь хозяинъ думаетъ поставить на его мсто новый, для чего и приказалъ разобрать кирпичи, отдливъ годные отъ негодныхъ. «А что касательно платы, такъ онъ кладетъ по пятнадцати копекъ на носъ, хочешь бери, а не хочешь — твоя воля. А ты также пришелъ на работу?» — спросилъ словоохотливый мужичекъ, кончая объясненіе.

На утвердительный отвтъ Михайлы рабочій съ величайшей готовностью указалъ, гд живетъ хозяинъ. Михайло пошелъ и нанялся.

Это было для него разочарованіе. И такая на него злость напала, что онъ какъ попало швырялъ кирпичи, смотря недоброжелательно на своихъ неожиданныхъ товарищей. Онъ вообще не любилъ толпы, а здсь ему просто словомъ не хотлось обмолвиться. Онъ пришелъ въ городъ для себя, по своимъ дламъ, и желалъ знать только себя; прочіе люди ему не нужны были — отъ нихъ, отъ прочихъ людей, онъ думалъ только нажиться. Онъ не желалъ мшаться въ какую бы то ни было артель; ему думалось, напротивъ, что товарищи только помшаютъ его дламъ.