Снизу вверх

Всегда онъ выглядлъ спокойно; работалъ безропотно и съ большимъ чувствомъ; хлбъ лъ радостно и также съ чувствомъ, громко благодаря Бога до и посл незамысловатой ды. Настроеніе его всегда было легкое; казалось, на душ его всегда было тихо и свтло. Ни съ кмъ онъ не ругался, самыя ругательства выходили у него ласкательными. Михайло невольно переставалъ дичиться и питать злобу, когда работалъ подл этого легкаго мужичка; не въ силахъ онъ былъ сказать грубость, когда Сема обращался къ нему съ какими-нибудь словами. А обращался Сема безпрестанно, видимо, скучая отъ безмолвія; если не съ кмъ ему было перекинуться словомъ, онъ разговаривалъ съ кирпичами. Достаточно было Михайл коротко отвтить, чтобы вызвать у Семы цлую рчь. Грубое, но все же юношеское сердце Михайлы не могло устоять противъ этой душевной легкости.

Сема былъ услужливъ. Въ первый же день онъ предложилъ Михайл постель, то-есть удобный уголь, набитый соломой и закрытый со всхъ сторонъ отъ втровъ. Вс рабочіе въ повалку спали на заднемъ двор купца, и Сема тамъ же почивалъ, выбравъ только удобный уголокъ. Но, завладвъ имъ, онъ совстился безраздльно обладать такимъ благополучіемъ и пригласилъ спать съ собой Лунина.

Но, помимо душевной легкости, Михайло потому еще сталъ снисходительно относиться къ Сем, что онъ былъ положительно интересенъ. Онъ прошелъ Русь, кажется, вдоль и поперекъ. То и дло въ разговор онъ вставлялъ такія выраженія: «Когда я былъ въ Крыму, о ту пору вотъ какой произошелъ случай»… Или скажетъ: «Жилъ я, прямо теб сказать, на Кавказ въ ту пору»… Михайло сначала поражался этими заявленіями Семы и съ удивленіемъ переспрашивалъ:

— Да разв ты былъ на Кавказ?

— А то какже. Мы тамъ, въ эфтомъ Кавказ, почитай, съ полгода жили, — отвчалъ Сема, самъ нисколько не удивляясь своей перелетной жизни.

Ближе познакомившись съ нимъ, Михайло пересталъ восклицать; онъ убдился, что Сема везд побывалъ, даже въ такихъ мстахъ, который Лунину по имени были неизвстны.

Михайло съ живйшимъ любопытствомъ слушалъ разсказы про неизвстныя страны.

Происходило это въ послднее время жизни Семиной, какъ самъ же онъ разсказывалъ, очень просто. По Руси ходятъ тысячи жаждущихъ работы, разоренныхъ у себя дома и ищущихъ пищи на сторон. Ходятъ эти толпы всюду, откуда только пахнетъ заработкомъ, ходятъ чутьемъ, на авось, безъ географіи, по слуху. Пронесется темный слухъ, что въ такой-то сторон хорошій урожай, и тысячныя толпы двигаются туда, побираясь дорогой именемъ Христа, но упорно и безостановочно направляясь къ сказанной палестин, какъ пилигриммы ходили въ Іерусалимъ. Но въ этой сторон часто оказывалась такая же недостача, какъ и въ той, откуда они начали странствіе. «Наврали», — говорятъ имъ мстные обыватели палестины. И толпы проваливаютъ еще на тысячу верстъ въ другую палестину, гд, по слухамъ, заработокъ есть; проваливаютъ потому только, что имъ «наврали». «И шагаютъ они въ синюю даль»…

Такимъ же способомъ и Сема шагалъ. Онъ былъ преимущественно человкъ толпы. Только въ толп, въ куч, онъ чувствовалъ себя спокойно. Когда толпа двигалась, и онъ двигался, а если толпа останавливалась, и онъ останавливался. Онъ длалъ, жилъ, ходилъ, работалъ, какъ люди. Еслибы эта ощупью двигающаяся толпа ползла въ огонь или въ воду, то и Сема ползъ бы и не задумался бы сгорть или утонуть. Собственной жизни у него не было. Онъ только тогда и сознавалъ, что существуетъ, когда затирался въ кучу, съ которой у него было одно сердце, одни нервы, одна голова. Ему всецло принадлежало только туловище. И вотъ когда, по какой-либо несчастной случайности, онъ лишался сообщества и оставался туловищемъ безъ сердца, мозга и нервовъ, то пропадалъ пропадомъ. Онъ терялся, не зная, какъ съ собой поступать. Поэтому въ одиночеств съ нимъ всегда совершались чрезвычайныя происшествія. То онъ въ помойную яму упадетъ, то его посадятъ, по неизвстной ему причин, въ чижовку, откуда выталкиваютъ также безъ объясненія причинъ. Разъ онъ такъ потерялся, что залзъ, не зная самъ какъ, въ острогъ. Это вышло страшно нелпо. Онъ схватилъ пару калачей у торговки и былъ пойманъ. Ршительно нельзя сказать, что у него былъ злой умыселъ стащить калачи; онъ самъ не зналъ, какъ это случилось. Дло, однако, было названо «грабежомъ съ насиліемъ», потому что взялъ калачи онъ днемъ, при стеченіи базарной публики, а когда торговка кинулась отнимать у него свою собственность, онъ ожесточенно, до послдней крайности отбивался. Зачмъ онъ все это продлалъ и было-ли у него намреніе попасть въ острогъ, какъ это длаютъ многіе, чтобы имть теплое мсто и кусокъ, онъ тоже не зналъ и не могъ объяснить слдователю. Впрочемъ, просидлъ онъ не долго. Слдователь, на первомъ же допрос, посл нелпаго разсказа Семы, задумчиво посмотрлъ на лицо сидящаго передъ нимъ разбойника и отдалъ приказъ выпроводить немедленно его изъ острога.