Снизу вверх

— По пятнадцати. Бываетъ больше и меньше, разное случается.

— И доволенъ ты?

— Чего же мн еще, какого рожна? Сытъ, обутъ, одтъ — и слава Богу. Я живу легко.

Михайло видлъ, что Сема говоритъ отъ глубины души: ему, очевидно, было легко. Стоило взглянуть на него, когда ночью онъ свертывался въ клубокъ и, зарывшись въ солому, спалъ блаженнымъ сномъ и улыбался во сн, или когда онъ работалъ, словно играя въ кирпичики, чтобы убдиться, что на душ этого пожилого ребенка поистин было свтло и радостно. Сема былъ одинъ изъ тхъ «малыхъ», которыхъ самъ Христосъ веллъ не обижать; и жаль, что вся его чудесная жизнь прошла въ обидахъ.

Михайло во все время этого знакомства относился въ Сем мягко. Жесткія слова просто застывали на его губахъ въ сношеніяхъ съ Семой, но послдній, помимо воли, возбудилъ въ душ молодого Лунина страшную тревогу. Неужели и ему предстоитъ такое же жадное, собачье существованіе и онъ, можетъ быть, также кончить легкою жизнью со дня на день, жизнью, оцниваемой копйками? Нтъ, не затмъ онъ ушелъ изъ Ямы! Ужь и тамъ копйки вызывали въ немъ озлобленіе, а здсь, въ город, каждодневно по вечерамъ получая по пятнадцати копекъ, онъ съ остервенніемъ засовывалъ ихъ въ карманъ, и по лицу его блуждала презрительная улыбка.

Михайло ршилъ, что Сема потому всю жизнь испытывалъ неудачи, что «самъ дуракъ». Съ этою мыслью онъ задумалъ какъ можно скоре бросить мелкую работу, которая посл знакомства съ Семой стала ему особенно ненавистна. Но съ этого времени Михайло уже не переставалъ тревожиться. Вра его въ себя значительно поубавилась. Сема и пятиалтынный совершили въ немъ переворотъ. Онъ сталъ замчать, что не одинъ Сема велъ собачью жизнь. Бдность была кругомъ. Даже пятиалтынныхъ не на всхъ хватало. Большая часть его товарищей были круглые голяки, колотившіеся Богъ знаетъ какъ, и вс они — изъ деревень. Правда, онъ питалъ къ нимъ презрніе, но жизнь ихъ глубоко смущала его. Отъ этого въ немъ явилось какое-то судорожное желаніе вырваться изъ среды лохмотниковъ какими бы то ни было средствами и во что бы то ни стало.

Проснулся разъ Сема по утру и, не успвъ хорошенько оглядться, хотлъ разбудить своего товарища, какъ это онъ длалъ каждый день, но руки его встртили пространство. Тогда только онъ замтилъ, что соломенная постель Михайлы давно простыла. Скучно ему стало. Весь этотъ день онъ прошелъ молчаливо и не разговаривалъ даже съ кирпичами. Онъ какъ будто что-то потерялъ. Что былъ для него Михайло? Онъ привязался къ нему, какъ привязывался ко всмъ, съ которыми случайно сталкивался, онъ не могъ жить безъ привязанности, но, находя товарища, онъ сейчасъ же и терялъ его. И никогда въ рукахъ у него не осталось чего-нибудь прочнаго. Домъ былъ — пропалъ, дти были — померли. Повидимому, сама судьба предназначила ему бездомную жизнь. Точно такъ же и конецъ его придетъ: пропадетъ гд-нибудь подъ заборомъ или помретъ по дорог на «новыя мста», или въ ночлежномъ пріют. Заплативъ дв копйки, ляжетъ, икнетъ — и исчезнетъ.

Тмъ временемъ Михайло снова слонялся по городу и искалъ счастья. Но подъ руки ему ничего не попадалось. Отъ этого онъ еще зле сталъ. Пятнадцати копекъ въ день онъ лишился, но вмсто ихъ ровно ничего не могъ найти. День онъ слонялся, посматривая на встрчающихся людей изъ подлобья, а ночь проводилъ въ ночлежномъ дом, гд его ли наскомыя.

Крайность опять вынудила его обратиться къ артели. Онъ немного плотничалъ, а потому обошелъ всхъ плотниковъ, встрченныхъ имъ въ город. Вс отказывали. Только одна артель согласилась взять его въ свою среду, но поставленныя ею условія показались ему чрезвычайно суровыми. Плотники согласились его кормить въ продолженіе года, который онъ долженъ былъ честно употребить на выучку ремесла; денегъ ему за кто время не должно идти ни копйки.

— Главное, старайся. Доходи до всего. Не жалй себя, — говорили ему поочередно плотники, обсуждая его пріемъ. — Что есть мочи старайся, тогда науку нашу узнаешь… Ты что волкомъ глядишь?

— Буду стараться, какъ можно, — отвчалъ Михайло, едва сдерживаясь, чтобы не сказать какой-нибудь грубости.

— И не лайся. Будешь лаяться — прогонимъ, — сказалъ одинъ изъ плотниковъ, какъ бы предугадывая характеръ молодого парня. — Живи въ послушаніи. Мы тебя будемъ учить наук, а ты слушай ушами. Иной разъ и по загорбку ненарокомъ ткнешь, всяко бываетъ, а ты не лайся. Оно эдакъ въ теченіи времени теб лучше.

Михайло вздохнулъ и молча согласился съ условіями, но въ душ ршилъ, что загорбкамъ не бывать. Онъ не изъ тхъ, кому даютъ по загорбку. Что касается паспорта, отсутствіе котораго уже сильно отзывалось на немъ, то плотники сказали, что это ничего. Впрочемъ, самъ Михайло былъ увренъ, что скоро онъ получитъ изъ деревни паспортъ, да, можетъ быть, онъ и теперь уже пришелъ на имя одного земляка, живущаго въ город, да только отыскать послдняго ему недосугъ было. Михайло уныло понурилъ голову, сознавая, что онъ, соглашаясь на тяжкія условія, надваетъ на себя недоуздокъ и спутываетъ себя по рукамъ и ногамъ.