Снизу вверх

Но теперь, лицомъ къ лицу столкнувшись съ нимъ, онъ наивно ахнулъ, словно передъ его глазами совершилось чудо. Противъ него стоялъ здоровый мужчина, очень тонко одтый. На голов кожаная фуражка; на ногахъ большіе и свтлые сапоги; пальто; шелковая съ крапинками жилетка; красная рубашка. Лицо было умыто, руки чистыя. Онъ выглядлъ подрядчикомъ или однимъ изъ тхъ недавно расплодившихся людей, которые не занимаются никакимъ ремеслонъ, а командуютъ. Михайло совсмъ спутался, позабылъ, зачмъ пришелъ, и не зналъ, что сказать такому блистательному человку. Луковъ ослпилъ его, какъ солнце.

— При скот состоишь? — только и могъ вымолвить на первыхъ порахъ Михайло.

— Надзирателемъ у гуртовщиковъ! — важно возразилъ Луковъ.

Михайло кое-какъ пролепеталъ о паспорт. Оказалось, что паспортъ давно пришелъ и лежалъ безъ всякаго употребленія у Лукова въ дом, отведенномъ ему хозяевами, туда онъ и повелъ Михайлу. Михайло взялъ паспортъ, письмо и пошелъ прочь, забывъ проститься съ великолпнымъ землякомъ. Онъ былъ смущенъ, а брошенный взглядъ на свои лохмотья вызвалъ въ немъ такую досаду, что ему и свтъ сдлался не милъ.

— Ты что же бжишь? Заходи, какъ случится… тоже вдь землякъ, — сказалъ ему въ догонку Луковъ.

— Зайду, — пробурчалъ Михайло.

— На разживу пришелъ?

— Н-да, — нехотя отвтилъ Михайло.

— Напалъ на мсто?

Михайло отъ этого вопроса готовъ былъ сгорть со стыда, но отвтилъ правду.

— Забгай провдать! — еще разъ закричалъ Луковъ въ догонку Михайл, который почти бжалъ, чтобы скрыть свои лохмотья отъ взоровъ земляка.

Внутри его поднялось какое-то рычанье. Видъ Лукова напомнилъ ему его нищенство и неумнье на что-нибудь напасть. Онъ даже думалъ: вотъ даже Васька усплъ достигнуть, а я еще не достигъ. Потомъ на нкоторое время занявъ себя, онъ сталъ припоминать виднное явленіе и представлялъ себ до мельчайшихъ подробностей наружность и сдова настоящаго и жизнь прошедшаго Васьки, какимъ онъ былъ въ Ям. Очевидно, Васька теперешній живетъ сыто, въ довольств и уваженіи. Тогда въ Ям онъ былъ худой, а нынче вонъ какъ поправился. Въ Ям у него была противная привычка быстро моргать глазами, а нынче онъ смотритъ прямо. Видно, его больше уже не колотятъ. Лукова въ деревн не то что колотили, а обижали. Разъ его обобралъ кабатчикъ дочиста, до штановъ включительно, да его же обвинилъ въ воровств какой-то пустой вещи, врод сделки или кнута, и когда Луковъ обратился съ жалобой въ волость, его же и отстегали тамъ. Стегали его по просьб схода, стегали по настоянію мстнаго попа и стегали изъ-за жены. Кто только попроситъ его отстегать, его и отстегаютъ. Ничего преступнаго онъ не длалъ, а вс какъ будто сговорились его наказывать. Батюшка потребовалъ наказать его за то, что будто онъ, Луковъ, при его проход дерзко заржалъ. Несмотря на видимую натяжку въ этомъ обвиненіи, Лукова наеазали. Сходъ наказалъ его въ другой разъ за «неуваженіе», хотя другіе на чемъ свть ругали всю деревню, и никому въ голову не приходило наказывать ихъ. Что касается жены, то уже никто, по настоящему, не долженъ бы слушать ее, потому что, жалуясь на буйство мужа, она нисколько не уступала ему въ дракахъ, которыя завязывались между ними. Разъ посл такого семейнаго несчастья Василій пришелъ въ волостной судъ жаловаться на жену, которая положительно проломила ему голову скалкой, но судъ почему-то послушалъ не его, а явившуюся къ допросу жену, и постегалъ его.

Бываютъ же такіе несчастливцы! Вс какъ будто наперерывъ обижаютъ такого человка, пользуясь его неумлостью платить око за око, и вс считаютъ его виноватымъ. Что ни случится, вспоминаютъ, прежде всего, этого человка. «Онъ! Кому же больше? Безпремнно его рукъ дло!» — говорятъ, прячась за спину одного козла отпущенія. Отъ этого въ обществ развивается фальшь, сливаніе всхъ своихъ язвъ на одного жалкаго и ничтожнйшаго своего члена, котораго и выпираютъ отовсюду.

Такъ случилось и съ Луковымъ. Прежде всего, жена его совсмъ-таки выперла изъ дому. Кое-какой домишко былъ же у него заведенъ, но она оттерла его отъ всего. А чуть онъ возмущался, она грозила жалобой въ судъ. Деревня также его выперла при длеж общественнаго достоянія — луговъ, пашни, вина. Василью Лукову выпадалъ на долю какой-нибудь обглоданный кусокъ, который ему не давали, а бросали, какъ бросаютъ дворняг кость. Между тмъ, не проходило недли, чтобы на него не взваливали какого-нибудь тяжкаго обвиненія: укралъ лошадь, увезъ сно изъ поля, грозилъ подпалить деревню. Вс предполагали въ немъ неизсякаемый источникъ злобы.

Выпертый, такимъ образомъ, изъ семьи и изъ деревни, Луковъ очутился даже не на улиц, а прямо въ пол. Поэтому онъ счелъ нужнымъ убраться совсмъ изъ Ямы, гд ему не оказалось мста. Однажды, вытащивъ у жены изъ сундука кое-какое имущество, онъ заложилъ его въ кабакъ и съ полученными отъ этой операціи деньгами отправился искать счастья.