Снизу вверх

Когда Михайло появился дома, худой, какъ будто нсколько дней лежалъ въ тяжкой болзни, сестры и мать, отецъ и ддушка смутились. Но чтобы предупредить всякіе разспросы, онъ немедленно заявилъ, что уходитъ изъ деревни пока вонъ, и просилъ отца выслать ему паспортъ. Эти слова пали камнемъ на всхъ. Михайло видлъ, какъ вс замерли отъ его словъ. Отецъ сидлъ неподвижно и смотрлъ въ полъ. Ддушка свсилъ свою дыню съ печи и даже не шепталъ, остановивъ безжизненный взглядъ на внук. Сестры жались къ углу. Эта нмая сцена произвела тяжелое впечатлніе на Михайлу. „Мертвые!“ — подумалъ онъ. Вс сидящіе въ изб показались ему мертвецами, и это еще скоре погнало его вонъ. Пускай мертвые живутъ, какъ знаютъ!…

Ему было жалко только мать. Сутки, которыя онъ провелъ дома, онъ говорилъ только съ ней. Никогда онъ не любилъ ее, но теперь почувствовалъ стыдъ, жалость и сочувствіе къ виду этой дряхлой старухи. Онъ сознался ей во всемъ. У него своя жизнь, — зачмъ же ему связывать себ руки? Это онъ такъ прямо и сказалъ.

— А когда самъ по себ буду жить, можетъ, и придетъ мн счастье, — заключилъ онъ.

Старуха не понимала этого своеобразнаго эгоизма. Она вздыхала не о себ, а o сын. Какъ будетъ онъ жить одинъ на свт? Есть-ли у него какія средства?

Средствъ Михайло не имлъ никакихъ. Голыя руки, темная голова, полное мести сердце — вотъ все, чмъ онъ обладалъ. Но едва лишь мать напомнила ему ничтожность его силъ, онъ засверкалъ глазами. Онъ врилъ въ себя. Она прислушивалась къ его словамъ, какъ бы желая запомнить всякую мелочь въ сын, и гладила рукой по его лицу, ощупывала его голову. Михайло уговаривалъ ее не горевать, говоря, что издалека онъ врне поможетъ имъ.

Старуха уже вечеромъ отпустила его. Она вышла съ нимъ на дворъ, потомъ на улицу и смотрла и прислушивалась, стараясь понять, куда онъ пошелъ, но она ничего не видала по своей слпот и не слыхала его шаговъ, потому что была глуха. Да и безъ того надъ деревней повисла ночь.

II Легкая нажива

Все благопріятствовало бгству Михайлы, когда, въ сообществ съ Пашей, онъ бросилъ свою Яму, гд ему житья не стало. Вышли они изъ деревни почти безъ денегъ, съ какими-то копйками, которыхъ не могло хватить даже до того города, куда они стремились. Предстояло побираться ради Христа — единственный и излюбленный способъ пропитанія отправляющихся на заработки мужиковъ. Но для этого Михайло былъ слишкомъ молодъ, и не въ его характер было просить и вызывать въ себ жалость. Тмъ не мене, онъ врилъ въ свое счастье и теперь всми помыслами устремился къ городу.

На первый разъ случай его выручилъ.

Въ одномъ сел, стоявшемъ на пути въ городъ, Михайл съ Пашей пришлось заночевать. Едва они поли, какъ въ избу вошелъ сотскій этого села и привязался: кто, откуда, но какимъ причинамъ? Михайло сперва грубо пробурчалъ подъ носъ, видя, что сотскій присталъ просто отъ бездлья. Но сотскій пришелъ въ азартъ и веллъ сейчасъ же казать ему виды. Къ несчастью, вида у Михайлы не было; онъ его надялся получить въ город. А пока молча осматривалъ сельскаго начальника, размышляя про себя, что лучше: поднести-ли ему косушку, на которую тотъ, очевидно, напрашивался, или дать хорошаго леща по уху, что собственно Михайл больше нравилось? Но пришедшій въ неистовство сотскій не далъ времени ршить эту задачу и повлекъ обоихъ путешественниковъ въ волость. Изъ всего этого произошла польза.

Такъ какъ старшины въ «присутствіи» не оказалось, то сотскій предоставилъ пойманныхъ писарю, со словами: «какіе-то люди»… Посл минутнаго допроса писарь послалъ сотскаго къ чорту, а вслдъ за нсколькими дальнйшими вопросами, обращенными къ парню и двк, оказалось, что послдняя желаетъ найти мсто кухарки, которая именно и требовалась писарю. Черезъ короткое время дло сладилось. Паша сперва колебалась, — жалко ей было разставаться такъ скоро съ Михайлой, но послдній съ какою-то поспшностью подалъ ей совтъ принять предложеніе писаря, посл чего Паша безпрекословно повиновалась.

Михайл также вдругъ нашлось дло — переколоть сажени дв писарскихъ дровъ, съ платой по гривеннику за сажень, причемъ писарь уврялъ, что это даже очень дорого. Михайло и на это согласился, но тутъ же далъ себ клятву, что такими пустыми длами онъ займется въ послдній разъ и то только потому, что до города у него не хватаетъ денегъ на хлбъ. Онъ свои таланты цнилъ неизмримо дороже, съ какимъ-то фанатизмомъ вря, что теперь, бросивъ свое глупое хозяйство, онъ дойдетъ до всего.

Съ Пашей онъ на другое утро простился безъ малйшаго сожалнія, она заплакала, провожая его, а онъ стоялъ безчувственнымъ. О покинутыхъ домашнихъ въ Ям онъ давно забылъ. Теперь забылъ онъ и Пашу, положительно не зная, что ей сказать. Она ему казалась даже обузой, безъ нея въ город онъ скоре могъ сколотить капиталъ, — единственная мысль, занимавшая его во все время, пока онъ прощался съ двушкой.