Снизу вверх

— Ты самъ замтилъ, Миша, какъ этотъ Вороновъ завирается. Онъ, можетъ быть, теб разсказывалъ, что бывалъ на петербургскихъ заводахъ? Вретъ онъ! Вообще онъ то и дло вретъ… Ты самъ слышалъ, какъ онъ постоянно употребляетъ иностранныя слова? Но онъ ихъ не понимаетъ, и ежели говоритъ вообще, то смысла нтъ — таку чушь поретъ, что хоть уши затыкай… Да вотъ недавно приходитъ онъ ко мн и говоритъ, что у него меланхолическая шея… Ну, что ты тутъ сдлаешь съ нимъ?… „Да дуракъ, говорю, ты, отчего ты никогда попросту не скажешь, что у меня, молъ, худая, длинная шея, какъ у журавля? Вдь это слово-то, говорю, и не идетъ сюда, дуракъ!“ Иногда вотъ такъ обржешь его, а иногда плюнешь только, — ну тебя совсмъ! Вранье его особенное. Онъ дйствительно много слышалъ, но настоящаго-то ничего нтъ у него, что-то смутное осталось у него отъ всего слышаннаго, и вотъ этимъ онъ и козыряетъ. Однимъ словомъ, замть себ, что никакой своей мысли, ничего своего у него нтъ. И, во-вторыхъ, замть, всю жизнь онъ былъ игрушкой… Ну, теперь ужь я по порядку разскажу, откуда вышелъ такой человчище… Жилъ онъ сначала въ деревн съ матерью, съ сиротой, — мать-то его и теперь жива… Деревни я не знаю, какъ и что тамъ, но думаю, что бывали у нихъ такія времена, что пищей ихъ былъ больше ничего, какъ лукъ. Однимъ словомъ, горько! Прожилъ онъ такимъ манеромъ съ помощью лука до одиннадцати лтъ и по одиннадцатому году мать отвезла его вотъ сюда, въ городъ, и отдала въ ученье къ слесарю. Какое нашему брату ученье — ты самъ знаешь… Но битье вдь глядя по человку. Ежели человкъ иметъ что-нибудь въ себ, внутри, какую-нибудь мысль, надежду, то битье ему ни почемъ, онъ его хорошо переноситъ. Лупи его сколько хочешь, а ужь онъ добьется своего. А вотъ ежели котораго человка бьютъ, и въ то же время у него нечмъ подпереть извнутри это битье-то, ну, тогда одна мука. Вотъ такъ и Петруша. Его били, а онъ только плакалъ и чувствовалъ боль. А били его слесаря здорово, хотя не больше прочихъ. Петрушка два раза пробовалъ бгать домой, но одинъ разъ поймалъ его самъ хозяинъ, а другой разъ сама матъ привезла его обратно. Разъ онъ также хотлъ утопиться, но его вытащили за волосы живого. Однако, черезъ нкоторое время кончилъ онъ свое ученье… Да и то плохо же! Онъ можетъ работать на заводахъ, съ машинами, со всми инструментами, по чертежу, когда ткнутъ ему въ носъ, что надо, но самостоятельно ничего не можетъ. Вотъ теперь онъ перессорился со всми заводами — и голодаетъ, а голодаетъ потому, что самъ отъ себя ничего не можетъ, замка не починитъ…

— Ты забгаешь впередъ, — замтила Надежда Николаевна.