Снизу вверх

— Ну, да, точно, впередъ… Такъ вотъ о бить-то. Вдругъ изъ эдакого ада онъ попалъ, лучше сказать, перелетлъ въ самый рай! Нежданно-негаданно дали ему въ руки счастье… Познакомился онъ случайно съ одними молодыми господами, и т взяли его на руки, т.-е. прямо на руки. И носились съ нимъ. Кормили его, поили, давали ему папиросы, одежду хорошую надавали ему, стали учить его грамот… Но такъ какъ у Петрушки ничего своего не было, то онъ ничмъ и не воспользовался, даже хуже… Бывало, придешь въ эту квартиру, а Петрушка развалился на диван и куритъ папиросу, плюетъ презрительно, спрашиваетъ, скоро-ли чай? Господа ухаживали за нимъ: рабочій, молъ, изъ народу… всю жизнь, молъ, былъ битъ… Ничмъ бы заставить его учиться, а его носили только на рукахъ, какъ куклу, хохотали каждому его слову, которое онъ выворотитъ. Замсто того, чтобы заставить его работать надъ собой, ему говорятъ, что онъ — несчастный, обсчитываемый, мучающійся для другихъ. Петрушка намоталъ это себ на усъ, какъ ни глупъ. Даже этимъ господамъ сталъ говорить, что вы, молъ, бары! Вамъ бы только здить по ше насъ, несчастныхъ рабочихъ!… Вотъ только что понялъ Петрушка! Бывало, тамъ и хочется дать ему хорошую затрещину. Главное, онъ сталъ жалть себя, а это нтъ ничего хуже для нашего брата, сейчасъ же ослабетъ. Такъ и Петрушка. Сталъ себя жалть, винилъ во всемъ другихъ, считалъ себя самымъ несчастнымъ человкомъ на всемъ свт и ничего не длалъ. Грамот онъ, правда, выучился… да плохо же! Бывало, только и длаетъ, что валяется на диван и плюетъ на коверъ. Сталъ онъ страсть какъ нахаленъ. Бывало, придетъ и прямо требуетъ денегъ или велитъ вести его пообдать въ кухмистерскую. Господа сначала поблажали, а потомъ стали избгать его. Впрочемъ, скоро они какъ-то и разъхались вс, и остался вдругъ Петрушка безо всего, съ одною азбукой да со словами, которыхъ не понималъ. Ты замть это, былъ онъ въ раю и вдругъ опять слетлъ внизъ. Когда разъхались господа, Петрушка долженъ былъ опять голодать, пошелъ на заводъ, принялся работать и, однимъ словомъ, изъ рая, гд его носили на рукахъ, вдругъ опять въ самую глубь, вонъ куда сверзился. Потому что онъ попалъ опять къ битью. Били его теперь вотъ по какому случаю. Когда онъ тутъ очутился среди товарищей рабочихъ, то смотрлъ на нихъ ужь свысока, презрительно, считая себя ученымъ. Съ перваго же дня началъ палить въ нихъ иностранными словами, укорялъ ихъ невжествомъ, училъ ихъ, перевирая все, что слыхалъ. Рабочіе, конечно, смются. А Вороновъ обижался, ругалъ дураковъ, которые глупы и не обращаютъ на него вниманія. Такъ вотъ иной рабочій слушаетъ-слушаетъ, да и давай его лупить, а въ драк Петрушка по слабости здоровья всегда уступалъ, потому что, какъ колотили его всю жизнь, то онъ весь насквозь пробитъ и продырявленъ. У него и теперь на голов нкоторые рубцы — это еще отъ его стараго хозяина, отъ слесаря. Спина у него также попорчена. Постоянно жалуется на головную боль… Ему только тридцать лтъ, а онъ, самъ видишь, какъ старикъ…

— Ты забылъ еще одинъ случай, — вставила Надежда Николаевна, хорошо знавшая вс обстоятельства Воронова.