— Я сегодня съ утра, съ тѣхъ поръ какъ ушелъ Ватсонъ, пропадалъ съ тоски въ этомъ домѣ, — сказалъ баронетъ. Надѣюсь, что это будетъ поставлено мнѣ въ заслугу, потому что я сдержалъ свое
— Не сомнѣваюсь, что вы провели бы вечеръ болѣе оживленно, — выразительно нроизнесъ Холмсъ. Кстати полагаю, что вы не оцѣните, какъ мы васъ оплакивали, думая, что вы сломали себѣ шею.
Сэръ Генри широко открылъ глаза.
— Какимъ образомъ?
— Тогъ несчастный былъ одѣтъ въ ваше платье. Я опасаюсь, какъ бы вашъ слуга, подарившій ему это платье, не навлекъ на себя непріятности со стороны полиціи.
— Врядъ ли. Насколько мнѣ помнится, ни на одной части этой одежды не было никакой мѣтки.
— Это счастіе для него и въ сущности счастіе для васъ всѣхъ, такъ какъ вы всѣ въ этомъ дѣлѣ ноступили противозаконно. Я даже сомнѣваюсь, — не обязанъ ли я, какъ добросовѣстный сыщикъ, прежде всего арестоватъ всѣхъ живущихъ въ этомъ домѣ. Донесенія Ватсона — крайне уличающіе документы.
— Но разскажите о нашемъ дѣлѣ, — попросилъ баронетъ. Разобрались ли вы сколько-нибудь въ этой путаницѣ? Что касается до Ватсона и меня, то мнѣ кажется, что мы ничего не разузнали съ тѣхъ поръ, какъ пріѣхали.
— Я думаю, что скоро буду въ состояніи выяснить вамъ положеніе. Дѣло это было чрезвычайно трудное и крайне сложное. Остается еще нѣсколько пунктовъ, на которые требуется пролить свѣтъ, но мы этого уже достигаемъ.
— Вѣроятно, Ватсонъ сообщилъ вамъ, что мы слыхали собаку на болотѣ, и я могу побожитъся, что тутъ дѣло не въ одномъ пустомъ суевѣріи. Я имѣлъ дѣло съ собаками, въ свою бытность въ Америкѣ, и когда слышу лай, то уэнаю, что это лай собаки. Если вамъ удастся надѣть намордникъ на этого пса и посадить его на цѣпь, то я скажу, что вы величайшій сыщикъ съ сотворенія міра.
— Полагаю, что я надѣну на него намордникъ и посажу его на цѣпь, если вы не откажете мнѣ въ своей помощи.
— Я сдѣлаю все, что бы вы ни приказали мнѣ.
— Прекрасно. Я васъ таюке попрошу дѣлать это слѣпо, не всегда допрашивая о причинахъ.
— Какъ вамъ будетъ угодно.
— Если вы будете такъ поступать, то я полагаю, что всѣ шансы за то, чтобы наша маленькая задача скоро раэрѣшилась. Я не сомнѣваюсь…
Онъ вдругъ замолчалъ и сталъ пристально смотрѣть поверхъ моей головы. Свѣтъ лампы прямо падалъ на его лицо, и оно было такъ напряжено и неподвижно, что его можно было принять за классическое изваяніе — олицетвореніе энергіи и ожиданія.
— Въ чемъ дѣло? — воскликнули мы оба.
Я видѣлъ, когда Холмсъ опустилъ глава, что онъ хотѣлъ подавить въ себѣ ввволновавшее его чувство. Лицо его было серіозно, но глаза сверкали радостнымъ тосжествомъ.
— Простите увлеченіе знатока, — сказалъ онъ, указывая рукою на линію портретовъ, покрывавшихъ противоположную стѣну. Ватсонъ не хочетъ допустить, чтобы я понималъ толкъ въ искусствѣ, но это просто зависть съ его стороны, вслѣдствіе несходства нашихъ взглядовъ на этотъ предметъ. Ну, а эта коллекція портретовъ по истинѣ великолѣпная.
— Я очень радъ, что вы это находите, — сказалъ сэръ Генри, смотря съ нѣкоторымъ удивленіемъ на моего друга. Я не имѣю претензіи на должное пониманіе искусства и былъ бы лучшимъ судьею относительно лошади или бычка, чѣмъ относительно картины. Я не зналъ, что вы находите и на это время.
— Если я вижу что-нибудь хорошее, то и оцѣниваю его, а теперь вижу нѣчто хорошее. Держу пари, что та дама въ голубомъ шелковомъ платьѣ — работы Кнеллера, а толстый господинъ въ парикѣ — Рейнольдса. Это все, вѣроятно, фамильные портреты?
— Да, всѣ безъ исключенія.
— И вы знаете ихъ имена?
— Барриморъ наставлялъ меня въ нихъ, и я думаю, что хорошо выучилъ свой урокъ.
— Кто этотъ господинъ съ подзорною трубою?
— Это контръ-адмиралъ Баскервиль, служившій при Роднэѣ въ Вестъ-Индіи. Человѣкъ въ синемъ камзолѣ и со сверткомъ бумагъ — сэръ Вильямъ Баскервиль, бывшій предсѣдателемъ комитетовъ въ палатѣ общинъ при Питтѣ.
— A этотъ всадникъ противъ меня, — въ черномъ бархатномъ камзолѣ съ кружевами?
— О, съ этимъ вы имѣете право познакомиться. Это виновникъ всего несчастія, злой Гюго, породившій собаку Баскервилей. Врядъ ли мы всѣ забудемъ его.
Я смотрѣлъ на портретъ съ интересомъ и нѣкоторымъ удивленіемъ.
— Боже мой! — воскликнулъ Холмсъ, — онъ кажется спокойнымъ и довольно мягкимъ человѣкомъ, но я увѣренъ, что изъ глазъ его проглядывалъ дьяволъ. Я представлялъ его себѣ человѣкомъ болѣе дюжимъ и съ болѣе разбойническою наружностью.
— Не можетъ быть никакого сомнѣнія въ подлинности портрета, потому что имя и годъ 1647 начертаны на обратной сторонѣ полотна.
Послѣ этого Холмсъ очень мало говорилъ, но портретъ стараго злодѣя точно приковалъ его къ себѣ, и въ продолженіе всего ужина онъ не отрывалъ отъ него глазъ. Только позднѣе, когда сэръ Генри удалился въ свою спальню, я могъ прослѣдить за направленіемъ мыслей своего друга. Онъ вернулся со мною въ столовую со свѣчею въ рукѣ и сталъ держать ее у самаго портрета, поблекшаго отъ времени.