Сочинения Иосифа Бродского. Том VII

Короткая схватка. Петрович с портфелем Густава.

— Люди гибнут за металл. Как говорил Шаляпин.

— Гуно, «Фауст».

— Все-таки при социализме до рукоприкладства не доходило.

— Базиль Модестович?

— Я имею в виду, на заседаниях кабинета.

— Дензнаки были другие.

— И вообще — ценности.

— Их как раз не было.

— Поэтому и не доходило.

— Н-да...

— То-то и оно...

— Сколько там, Петрович?

— Согласно накладной, 2 миллиона.

— Чего: марок?

— Нет, долларов.

— Другие дензнаки.

— Значит, по 500 тысяч каждому.

— То есть как это каждому?! Густаву тоже?

— Густаву тоже.

— Да он же отдавать не хотел, господин Президент! То есть Базиль Модестыч. За что ему? Он же сопротивлялся!

— Он такой же член кабинета, Петрович, как ты, Цецилия или я.

— Да, просто в меньшинстве оказался.

— Демагогия! Мозги у вас от демократии размякли, что ли! Да наша доля увеличивается на 500 тысяч. Это даже если на три разделить...

— Пятьсот на три разделить — тем более поровну — даже Густав не сможет. Тем более — ты.

— А я и не буду! (Взрывается.) Ни на четыре, ни на три, ни пополам! Пошли вы все в задницу! Буржуи мягкотелые! Гнилье! Все — мое! Я отобрал, и это — мое! Пока. До встречи в Париже!

Бросается к выходу. Путь ему преграждает Медведь с револьвером в руке.

— Не валяй дурака, Петрович. Сядь и кончай пельмени, а то остынут.

Петрович, совершенно уничтоженный, бредет к столу, бросает портфель на стол и садится.

— Топтыгин теперь, значит, на тебя работает.

— Для меня это, честное слово, Петрович, такая же неожиданность, как и для тебя.

— Просто ученый Медведь, Базиль Модестович. Пережитки фольклора. Цыгане раньше на ярмарке с таким выступали.

— Но — неодушевленный.

— Единственное утешение. Но надо еще проверить.

— Многоцелевой робот, наверное. Непрерывная трансляция плюс защита интересов вкладчиков. Логическое завершение принципа скрытой камеры.

— Я и говорю: следят.

— Так ведь только за экономикой, Петрович.

— Цецилия, дай Густаву воды.

— Спасибо, мне уже лучше.

— Тогда садись и кончай креветки.

— С пивом, Густав. Пиво еще осталось.

— И ты тоже, Петрович. Охолонуть не мешает.

— Да я, Базиль Модестыч, уже.

— Между прочим, Петрович, ты на каком языке в Париже объясняться собирался?

— Ну, на этом. Там эмигрантов наших полно. Половина до сих пор на меня работает.

— А деньги куда?

— Ну, в банк, наверное.

— В какой?

— Да не все ли равно? Зачем зря мучаешь, Базиль Модестыч?

— А ты представляешь себе, какие там налоги? Представляешь себе, что налогами этими тебя бы обобрали в одночасье — особенно если без гражданства — почище, чем ты только что пытался нас?

— Зачем человека зря мучить?

— Затем, что деньги лучше вкладывать помалу в разные вещи, чем в банке держать, Петрович. Пора бы тебе это знать, тем более — пенсия не за горами. Землю хорошо купить или, скажем, дом. Недвижимость, словом. И лучше это делать отсюда, чем на месте: опять-таки из-за налогов.

— Да что ж ты, Базиль Модестыч, со мной делаешь...

— Эх, Петрович, все мы тут — люди временные. И ты, и Густав, и Цецилия, и я. И не потому что демократия с ее выборами — с этим-то мы разберемся. Просто возраст не тот. К двухтысячному году нас тут не будет, и газированную монополию — даже если она наступит — мы не увидим. В худшем случае, нас свергнут, как сам знаешь где в 17-м году, в лучшем — марку выпустят за то, что демократию ввели. Так что не надо все самому хватать, надо и о других подумать. Не говоря о том, что и вообще на четыре все делится как-то легче, чем на три.

— Базиль Модестыч, голубчик ты мой...

— Петрович, не превращайся в бабу.

— Да, Петрович, выпейте пива.

Входит Матильда в пятнистой, а-ля леопард, комбинации, катя перед собой коляску, на которой возвышается большая картонная коробка, на которой стоит поднос с десертом. Медведь «настраивается» на Матильду.

— Десерт, дамы и господа! А это (указывая на коробку) для вас, г-н Президент. Из Лондона. И еще, г-н Президент: в городе большая демонстрация. Направляется к дворцу. Бон апети, дамы и господа!

— Гермес?

— Видаль Сассун.

Матильда выходит.

— Они теперь повадились уже и по вечерам шляться.

— Вряд ли это серьезно.

— Тем более вечером иностранные корреспонденты ужинают.

— Не то что местные!

— Может, из-за цен?

— Вряд ли. Ценами теперь не удивишь.

— Может, опять канализационные трубы лопнули?

— Да, вчера ночью мороз был сильный.

— Скорей всего, это мои новые законы против нищих.

— Полицию, что ли, вызвать?

— В самом деле, Петрович, позвоните и узнайте, в чем там дело.

— Ладно, только торт шоколадный с абрикосами не весь съедайте.

Петрович идет к рабочему столу Главы государства, поднимает трубку и набирает номер; в то же время Медведь оборачивается к окну и обращает свою морду вовне.

— Густав, подели торт на четыре части.

— С удовольствием.

— Не то что портфель, а?

— Портфель невозможно.

— Да тем же ножом.

— Ха-ха.

— Не могу, г-н Президент. Национальное достояние.

— Густав, вы — душка. Национальное!

— Вон нация твоя — к дворцу идет.

— Может, он сам их и подговорил.

— Как вы можете так думать, Базиль Модестович!

— Что слышно, Петрович?

— В полиции занято.

— Как? Они уже полицию заняли?!

— Да нет, телефон.

— Телефон и телеграф?