Сочиняйте сами

Я приступил к рассказу. Поскольку данный навык у меня отточен до такой степени, что я могу предоставить Вулфу полный и точный отчет о двухчасовом разговоре с тремя или даже с четырьмя лицами, эта работенка для меня была сущей безделицей. Во время повествования я обратил внимание, что Мортимер Ошин даже не закуривает, и воспринял это как комплимент, но затем сообразил, что, будучи драматургом, он всего лишь оценивает диалоги. Когда я закончил, Ошин первым и отреагировал.

– Эта вот речь Джейн Огилви… – произнес он. – Конечно же, вы ее приукрасили. Чертовски неплохо!

– Никаких приукрашиваний, – возразил я. – Мои отчеты – только отчеты.

– Так вы полагаете, что Кеннет Реннерт не является… зачинщиком? – спросил Джеральд Кнапп.

– Именно. По указанным причинам.

– Как мне представляется, – заметил Филип Харви, – положения это нисколько не меняет. Как его описал мистер Вулф. – Он обвел остальных взглядом. – Ну так что теперь?

Заседание комитета открылось. Самое настоящее, надо полагать, когда одновременно говорили более трех человек. Харви вопил, что никого не слышит. Где-то через четверть часа они, кажется, достигли консенсуса, что серьезно влипли. Я подумал, что на месте председателя здесь я бы выступил с соответствующим ходатайством.

Наконец подал голос Томас Декстер:

– Я хотел бы предложить прерваться на двадцать четыре часа, чтобы обдумать создавшуюся ситуацию, а завтра собраться снова. Возможно, мистер Вулф…

– Подождите минуту, – перебил его Ошин, успевший снова закурить. – У меня идея. – Он вытянул шею, чтобы из-за Джеральда Кнаппа посмотреть на меня. – Вопрос к вам, мистер Гудвин. У кого из этих четверых хуже всего с деньгами?

– В зависимости от того, что вы подразумеваете под деньгами, – отозвался я. – Десятка, тысяча или полмиллиона?

– Нечто среднее. Вот моя идея, и мне самому она нравится. Мы сделаем одному из них предложение. То есть Ниро Вулф сделает его за нас. Скажем, десять тысяч долларов. Какого черта, я сам готов их выложить! Мой адвокат полагает, что мне, возможно, придется заплатить Реннерту от пятидесяти до ста тысяч, а если моя задумка сработает, то с Реннертом будет покончено. А вы, мисс Уинн, точно в таком же положении с Элис Портер. Она собирается растрясти вас…

– Не в таком же, – возразил Рубен Имхоф. – Доказательство отсутствует. Элис Портер заявила, будто мисс Уинн украла написанный ею рассказ, но до сих пор не предъявила его.

– Предъявит. Мисс Уинн, вы готовы заплатить десять тысяч долларов, чтобы остановить Элис Портер? Остановить навсегда?

Эми Уинн взглянула на Имхофа. Тот потрепал ее по плечу и спросил Ошина:

– Как остановить? В чем заключается ваша идея?

– Идея очень простая. Все гениальное просто. Мы даем ему или ей двадцать тысяч долларов, и он выкладывает все подробности. Кто написал рассказ, на котором он обосновал свою претензию, как подкинули рукопись – в общем, все. И с подтверждениями. Сложностей возникнуть не должно. Еще пообещаем, что не будем преследовать его в суде и не потребуем вернуть долю с награбленного. Мистер Гудвин, вы встречались со всеми четверыми. Вы бы кого выбрали?

– Саймона Джейкобса, – ответил я.

– Почему же именно его?

– Очень просто. Даже не гениально. Реннерт собирается обобрать вас на сумму гораздо бо́льшую, чем двадцать штук, во всяком случае, надеется на это. То же самое и с Элис Портер. Она только предъявила претензию Эми Уинн. Что же касается Джейн Огилви, то Бог ее знает. Она показала под присягой, что написала рассказ «На земле, а не на небесах», потому что «задыхалась под одеялом отцовской щедрости и материнской привязанности и искала другой рынок сбыта для своей души» – конец цитаты. Полагаю, сие означает, что она хотела разжиться кое-какой наличностью, и, по-видимому, этот ловкач прознал об этом и сделал ей такое одолжение. Получив деньги, она расслабилась и отправилась в Европу, но через месяц снова вернулась под одеяльце. Она может ухватиться за двадцать штук, а может и с презрением отмахнуться. Выражения вроде «с презрением отмахнуться» я употребляю, только если говорю о ней.

– Значит, остается Джейкобс.

– Именно. Наверняка свою долю с добычи он уже давно потратил. Рассказы у него расходятся туго. Живет в трущобе с женой и детьми. Не знаю, как у него с долгами, но, скорее всего, имеются, а он не из тех, кому подобное положение по душе. Он вполне может расколоться за двадцать штук, если получит твердые гарантии, что не окажется перед судом и что ему не придется возвращать сумму, которой он разжился с Ричарда Экхолса два года назад. Ее у него уже нет. Естественно, эти гарантии должны исходить от самого Экхолса.

Ошин обратился к Томасу Декстеру:

– Что скажете, мистер Декстер? Экхолса вы знаете, раз издавали его книгу. Я, конечно же, встречался с ним, но знаю его недостаточно хорошо. Он согласится?

Издатель пригладил свои седые волосы: