Содом и Гоморра

Тем временем г-н де Шарлюс, словно имея дело со светским человеком, продолжал впадать в ярость, притворную или искреннюю, но совершенно бесполезную. Впрочем, не всегда бесполезную. Так, однажды (хотя это было уже после первого периода их отношений) барон вместе с Шарли и со мной возвращался с обеда у Вердюренов, рассчитывая провести вторую половину дня и вечер со скрипачом в Донсьере, но тот, уже выходя из вагона, возразил: «Нет, у меня дела», и это прощание так глубоко разочаровало г-на де Шарлюса, что, хоть он и пытался противостоять ударам судьбы, я видел, как краска у него на ресницах подтаяла от слез, когда он, оторопев, застыл у вагона. Мы с Альбертиной думали провести остаток дня в Донсьере, но, видя, как горюет барон, я шепнул Альбертине, что не хотелось бы бросать в одиночестве г-на де Шарлюса, поскольку он почему-то выглядит огорченным. Милая моя подружка от всего сердца согласилась. Тогда я спросил у г-на де Шарлюса, не можем ли мы его немного проводить. Он не возражал, но не хотел ради этого беспокоить мою кузину. Я с каким-то особенным удовольствием (и, наверно, в последний раз, ведь я решил порвать с Альбертиной) приказал ей, как своей жене: «Возвращайся домой, я к тебе загляну позже», и она, как примерная супруга, обещала все исполнить и признала, что, раз г-н де Шарлюс, который ей очень нравился, нуждается во мне, я должен с ним побыть. Мы с бароном отправились в какое-то кафе – он вразвалку, колыхаясь всем своим дородным телом, я за ним – и нам принесли пиво. Я чувствовал, что глаза г-на де Шарлюса с беспокойством вглядываются в какой-то замысел. Вдруг он попросил бумаги и чернил и принялся писать с удивительной скоростью. Он покрывал строчками листок за листком, и в глазах его мерцала яростная мечтательность. Исписав восемь страниц, он произнес: «Могу я попросить вас о большом одолжении? Простите, что я закрыл это слово. Так надо. Наймите экипаж, а если можете, то автомобиль, для скорости. Вы наверняка еще застанете Мореля у него в комнате, он пошел переодеваться. Бедный мальчик, он, уходя, хотел покуражиться, но поверьте, у него на душе тяжелее, чем у меня. Передайте ему это письмецо, а если он спросит, где вы меня видели, скажите, что остановились в Донсьере (ведь, в сущности, это так и есть), чтобы повидать Робера (это, пожалуй, не совсем так), но встретили меня с каким-то незнакомцем, что я был в большом гневе, вам показалось, что вы расслышали что-то про секундантов (я в самом деле завтра дерусь). Главное, не говорите, что я его зову, не пытайтесь его привести, но если он захочет пойти с вами, не возражайте. Дитя мое, это для его блага, вы поможете избежать страшной драмы. Пока вы будете ходить, я напишу моим секундантам. Я помешал вам погулять с вашей кузиной. Надеюсь, она на меня не будет сердиться, я даже уверен, что не будет. У нее благородная душа, и я знаю, она из тех, кто умеет оставаться на высоте положения. Поблагодарите ее от меня. Я признателен ей и рад, что так вышло». Мне было очень жаль г-на де Шарлюса; мне казалось, что Шарли мог бы предотвратить эту дуэль, которая, вероятно, произойдет именно из-за него, и если это так, то меня возмущало, что он равнодушно ушел прочь вместо того, чтобы помочь своему покровителю. Возмущение мое еще возросло, когда я вошел в здание, где жил Морель, и узнал голос скрипача, распевавшего: «Вечером в субботу, после работенки!»[332] – радость рвалась у него из груди. Если бы это слышал бедный г-н де Шарлюс – ведь он так хотел всех уверить и сам, по-видимому, верил, что у Мореля сейчас тяжело на душе! Увидев меня, Шарли заплясал от радости. «О, старина! Простите, что я к вам так обращаюсь, на этой проклятой военной службе набираешься дурных привычек. До чего я рад вас видеть! Нынче вечером мне нечем заняться. Я вас прошу, побудьте со мной. Если хотите, останемся здесь, а не то покатаемся на лодке, если вы предпочитаете, или помузицируем, я на все согласен». Я объяснил, что обедаю в Бальбеке, ему очень хотелось, чтобы я его пригласил, но я этого не желал. «Но если вы так спешите, зачем вы пришли?» – «Я принес вам записку от г-на де Шарлюса». Тут вся его веселость исчезла; лицо его покривилось. «Как? Он даже здесь не оставит меня в покое! Разве я его раб? Старина, сделайте одолжение. Я не стану распечатывать это письмо. Скажите, что вы меня не нашли». – «А не лучше ли будет все же его распечатать? Мне кажется, там что-то важное». – «Нет, ни в коем случае, вы не представляете себе, сколько лжи и адских хитростей в запасе у этого разбойника! Это трюк, рассчитанный на то, чтобы я к нему приехал. А вот я возьму и не поеду, хочу провести спокойный вечерок». – «Но ведь завтра дуэль?» – спросил я, полагая, что Морель в курсе дела. «Дуэль? – изумленно переспросил он. – Впервые об этом слышу. Вообще говоря, мне плевать, если этот мерзкий старик хочет, чтобы его укокошили, я не возражаю. Но знаете, вы меня заинтриговали; пожалуй, я все-таки загляну в письмо. Скажите ему, что вы его оставили у меня на случай. если я вернусь домой». Пока он говорил, я с удивлением разглядывал прекрасные книги, загромождавшие комнату, все это были подарки г-на де Шарлюса. Скрипач отказался от тех, на которых стояла надпись «Я принадлежу барону…» и так далее, этот девиз показался ему оскорбительным, словно относился к нему самому; барон с сентиментальной изобретательностью, которой тешит себя несчастная любовь, прислал ему множество других, доставшихся от предков, но заново переплетенных сообразно обычаям меланхолической дружбы. Некоторые девизы на них были кратки и самоуверенны, например «Spes mea»[333] или «Exspectata non eludet»[334]. Другие смиренные, вроде «Я подожду»[335]. Иные галантные: «И господину сие утеха»[336], или призывающие к невинности, как усеянное лазурными башенками и цветами лилий изречение, заимствованное из Симиана, «Sustentant lilia turres»[337], которое предполагалось понимать в обратном смысле. Наконец, были девизы безнадежные, с уговором о свидании на небесах с тем, кто отверг писавшего на земле: «Manet ultima cœlo»[338], а в других, поскольку зелен виноград, автор притворялся, будто и не жаждал того, чего не смог добиться; в одном из девизов г-н де Шарлюс написал: «Non mortale quod opto»[339]. Но я не успел пересмотреть их все.