Соколиная книга

Высота детства

Понимаю припадками детства —

жизнь открытьями глубока —
вровень с улицей по соседству,
как увидел в семь лет с чердака.

И на пятки звезда наступает

только с той высотой пополам
и тебя по ночам распинает
на оконном кресте твоих рам.

Вот твой час —

когда, вспыхнув, сознание
видит будущее.
И ломко
он решает судьбу:
прозябание
или – вечно – за истиной гонка.
Этих взрослых звезд прорастание
в неуемных глазах ребенка…

Королев, Циолковский… В стремени

удержаться дано лишь им…
Обезличивание – лишь форма времени,
проходящего по остальным.
Человеки ли, дубликаты?..
Только в каждом Вселенная мается.
Это взрослые виноваты
в том,
что детство кончается…

1984

* * *

Когда каюк мне

как поэту
придет,
поставлю на утробу.
Глупее нет – стоять у гроба,
когда в нем ни фитюльки нету.

Я знаю, это будет ночью, —

поэты ночью видят лучше, —
когда сгущается до точки
вся жизнь под ногтем авторучки.

И вот – его теряя имя

и примеряя мир иной,
смеяться буду над другими,
как будто плача над собой…

А днем,

наевшись цитрамона,
всю писанину – под кровать!
И обалдело-просветленным
пойти с сынишкой погулять…

И там —

в какой-нибудь аллее
тех – работящих пожалеть,
кто чувства лучшие пропели,
но не успели
умереть…

1986

* * *

Я – случай из восьмого «Д»,

и без «дозы» вам со мной не справиться…
Я живу в воображении людей
или в памяти, какая разница…

Мне снится сон – навязчивый и жуткий,

привычен, впрочем, он для наркомана:
меня с ладони кормит проститутка,
а я ей говорю: «Мне скучно, мама…»

А за окном, как в кадре негатива,

мои года, темнея на заре,
как лебеди, качаются пугливо
и машут крыльями календарей.

И надевая белые халаты,

мы трем бензином стекла целый день,
мы знаем, это птицы виноваты…
смывая молча белых лебедей…

А я ей говорю: «Мне скучно, грустно…»

И вспоминаю школу, класс и долго
я не могу попасть указкой узкой,
хоть и нашел на карте, в реку Волгу.

А наяву я сплю, мне не до шутки.

Проходит день – как все – обыкновенный.
Потом и сон – навязчивый и жуткий…
Она никак попасть не может в вену…

1984

Прах Шаляпина

Из России, из волжской сторонки,

его гений могучий гремел,
опрокидывая галерки,
подминая парижский партер.

И по миру уже разметался

этот голос – поющих полей.
Ну а он бушевал и скитался,
еще славе не чуждый своей.

Словно рвался от правды земли,

русской удалью мир восхищая…
Вот лишь рампы слепящей огни
от Парижа его отделяют.

Но гудит, содрогается он,

разрывается в боли щемящей…
Словно тот, будь он проклят, вагон,
на чужбину его увозящий.

Только выдохся, сник и одрях

и смирился с судьбою коварной.
И в Россию дошел только прах,
перевитый строкой ординарной…

1984